Статьи

1849—1903

Биография

 Всеволод Сергеевич Соловьев родился в Москве 1 января 1849 года. Он был старшим сыном замечательного русского историка Сергея Михайловича Соловьева. Мать будущего писателя, урожденная Романова, происходила из старинной и даровитой малороссийской семьи. В ее роду ярко сияло имя философа, писателя, просветителя Григория Сковороды.

Среди многочисленных детей Соловьевых были очень яркие фигуры. На четыре года моложе Всеволода был Владимир, впоследствии основоположник русской религиозной философии, поэт, публицист. Его сочинения получили широкую известность в России и Европе конца XIX - начала XX веков. Ныне интерес к ними возродился, они пристально изучаются современными интеллигентами. Сестра Поликсена с годами выросла в одаренную поэтессу, часто печатавшуюся в тогдашних журналах под псевдонимом "Allegro".

Это была высокоинтеллектуальная русская семья. И не только благодаря замечательным свойствам отца, матери, подрастающих детей, но и за счет удивительного окружения, которое тяготело к дому Соловьевых, глубоких, ярких умов, замечательных литературных талантов. Т. Н. Грановский и "сказочник" А. Н. Афанасьев, Константин и Сергей Аксаковы, А. Ф. Писемский. Бывал здесь и великий Ф. М. Достоевский. Первые советы будущий писатель получил как раз от Достоевского, а Писемский стал едва ли не постоянным литературным патроном, особенно в юные годы Всеволода Соловьева. Первые свои литературные опыты он показал маститому писателю еще тогда, когда ему едва минуло тринадцать лет.

До двенадцати лет Всеволод Соловьев рос и воспитывался в родительском доме, а затем был отдан на обучение и проживание в одно из лучших тогда в Москве учебных заведений - "пансион, состоящий при реформатской церкви". Но казенное место есть казенное место. И очень скоро традиции старомосковской интеллигентской семьи с ее теплом и уважением к личности вошли в противоречие с бездушием и холодом пансиона, который не стал для него таким лицеем, каким был для Пушкина Царскосельский. Руководитель пансиона немец Циммерман и его жена англичанка Глярнер, как и многие преподаватели оставили в душе Соловьева самый мрачный след. Стяжательство руководителей этого учебного заведения, скверное питание, жестокость преподавателей и надзирателей, телесные наказания, грубость нравов в среде воспитанников - таким запомнился пансион в памяти писателя. Не здесь ли, как антипод всему жестокому и насильственному, формировалась страстная тяга Всеволода Соловьева к светлым и благородным характерам, к доброте и гуманистическим устремлениям, к самопожертвованию и подвигу во имя человека, его достоинства и чести?

В 1866 г. семнадцатилетний Всеволод Соловьев поступил на юридический факультет Московского университета, который окончил в 1870 г. со степенью кандидата прав. Но юриспруденция не увлекала молодого человека. Все больше и больше он склонялся к истории и художественной литературе. Раннее увлечение сочинением стихов и рассказов все более сливалось с художественным видением истории, таким органичным для семьи Соловьевых. И влияние отца трудно переоценить. Один из биографов писателя писал: "Разумеется, слишком естественно гордиться таким отцом, как Сергей Михайлович Соловьев, но помимо гордости тут сказывалась глубокая сыновняя нежная любовь. Все, касавшееся отца, носило в глазах сына как бы священный отпечаток... При таком почитании отца Соловьев не порабощал, однако, его миросозерцанию собственное миросозерцание. Он часто приводил мнение Сергея Михайловича по разным вопросам, часто повторял "я держусь тех же взглядов, каких держался покойный отец", и тем не менее образ его мыслей отличался, в общем, большой оригинальностью и самостоятельностью"1.

По окончании университета Всеволод Соловьев служит сначала в I Отделении его императорского величества канцелярии, затем в Министерстве просвещения и Главном управлении по делам печати в качестве цензора. Но основным делом для молодого правоведа, чиновника, цензора все более и более становилась литература. Именно об этой своей подлинной страсти он мог сказать в одной из бесед со своим биографом: "Но она все-таки моя царица, и без нее я не мог бы жить. Тот раб ее, кто раз ее полюбит". И еще раз он это подтвердил уже совсем на закате дней: "Всю жизнь я горел ею"2. Он серьезно пробует перо свое уже с 16 лет, публикуя в "Русском вестнике", "Заре", "Пчеле" "Ниве" свои стихи, а позднее в "С.-Петербургских ведомостях" - журнальные обозрения, но все энергичнее отдает свой талант такому редкому и трудному жанру как историческая романистика, требующая огромных знаний исторического материала, понимания и чувства эпохи, проникновения в суть ее, психологию и лексику людей, живших в далеком прошлом. Но, разумеется, в том случае, если произведение действительно претендует на подлинное отражение всех законов жанра. И B. C. Соловьев предъявил эти претензии ярко и смело, убежденный в своей исторической и художественной правоте.

В 1876 г. в журнале "Нива", с которым судьба надолго связала писателя, появился его первый исторический роман "Княжна Острожская", который принес ему громкий и неоспоримый успех. А следом за этим романом один за другим выходят его основные историко-художественные сочинения - "Юный император" (1877 г.), "Русские крестоносцы" (1877 г.), "Капитан гренадерской роты" (1878 г.), "Царь-девица" (1878 г.), "Касимовская невеста" (1879 г.). Последние его историко-художественные произведения были написаны уже в начале 90-х годов: "Царское посольство" (1890 г.) и "Жених царевны" (1891 г.). Романы писались удивительно быстро, как бы на одном дыхании. А между 1870-ми и 1890-ми годами, когда были созданы эти произведения, лежит долгий период кропотливой работы над "Хроникой четырех поколений", которую в широких читательских кругах называли просто "Семья Горбатовых". Пять романов: "Сергей Горбатов", "Вольтерьянец", "Старый дом", "Изгнанник", "Последние Горбатовы" связаны единой нитью - судьбой четырех поколений одной, дворянской семьи, пережившей бурные эпохи XVIII-XIX века. На склоне лет писатель приступил к написанию еще одного историко-художественного повествования - романа о Наполеоне Бонапарте - "Шестьсот шестьдесят шесть", но завершить начатый труд ему уже не удалось.

Исторические романы не стали единственным прозаическим жанром, в котором работал Всеволод Соловьев. Его перу принадлежат и "бытовые" романы, некоторые из которых были проникнуты мистическими мотивами. Продолжал он писать и стихи. Но в русскую литературу он вошел именно как исторический романист. Здесь наиболее полно, ярко, зрело раскрылись его художественный дар, блестящая эрудиция, тонкий вкус.

Интерес B. C. Соловьева к русской истории, к ее увлекательным сюжетам, пробужденный и подкрепленный семейными традициями, имел прочную основу в виде блестящих исследовательских трудов Н. М. Карамзина, С. М. Соловьева, И. Е. Забелина и других русских историков, познакомивших читающую и думающую Россию с удивительным миром ее древностей, прелестью ее истории.

Всеволод Соловьев с глубоким уважением воспринял идею русской исторической школы XIX в., утверждавшей, что отечественная история таит в себе колоссальные сюжетные возможности, полна очаровательного драматизма. Порой ее страницы достигают подлинной трагедийности. Но главное, он воспринял от своих знаменитых предшественников обостренный интерес к характерам исторических личностей. И Н. М. Карамзин, и отец писателя - С. М. Соловьев в полном смысле слова заселили русскую историю живыми людьми, привели в движение крупные характеры, показали столкновение человеческих страстей: С. М. Соловьев - скрупулезно, "отрешенно", научно; Карамзин - тоже научно, но при этом - пристрастно и художественно эмоционально. Они попытались отразить на страницах истории реальные человеческие интересы, одним из которых, и едва ли не главным, во всяком случае, в применении к "сильным мира сего", была борьба за власть и богатство. И. Е. Забелин - мастер живописания исторического быта - во многом способствовал проникновению писателя в детали и подробности повседневной русской жизни. И все это впитали в себя художественные полотна, созданные Всеволодом Соловьевым.

Благодаря авторитету и связям отца он получил практически неограниченный доступ в крупнейшие архивохранилища страны, перед ним радушно распахнули двери самые респектабельные библиотеки. Он знал, где искать, что искать. А уж условия для его поисков были созданы замечательные! И не случайно многие его романы основаны не только на первоклассной для своего времени исторической литературе, но и на редчайших архивных материалах. Он стал одним из первых, кто получил в научное пользование частную переписку Павла I, следы которой мы ощущаем в нескольких его произведениях. И именно ей, B. C. Соловьев, видимо, обязан во многом своему увлечению Павлом I.

B. C. Соловьев, конечно, не был первым русским романистом. До него громкую славу на этом поприще стяжали Карамзин, Загоскин, Лажечников, Вельтман, заложившие основы русской исторической романистики с ее высокой нравственностью, острой сюжетностью. Правда, немало в их творениях было и наивной простоты, искусственной приподнятости, классицизма, метафизической прямолинейности. Но уже зарождалась и иная - реалистическая тенденция историко-художественного повествования, открытая "Капитанской дочкой" А. С. Пушкина и "Тарасом Бульбой" Н. В. Гоголя. Стремление постичь реальную жизнь, сложность и противоречивость человеческой натуры, глубокое проникновение в быт и нравы людей прошлых эпох, в логику характеров героев стали примечательной особенностью новой традиции. Во второй половине XIX в. эту линию в русской литературе развили А. К. Толстой в "Князе Серебряном", Г. П. Данилевский, Е. А. Салиас, Д. Л. Мордовцев, Н. И. Костомаров, Е. П. Карпович. Однако высшим достижением этой школы следует все же считать исторические романы Всеволода Соловьева.

Он был типичным представителем так называемой "государственной" школы, которая, как известно, исходила в трактовке событий истории России из первенствующего влияния государственного начала. Вслед за основателями этой школы Карамзиным и С. М. Соловьевым Всеволод Соловьев главное внимание в своих романах уделял носителям государственного начала. Конечно, такой подход вряд ли устроит сегодняшнего вдумчивого читателя. Мы прекрасно понимаем, что человеческая деятельность во многом определяется материальными и духовными потребностями общества, соотношением социальных сил и интересов. И все же нельзя недооценивать индивидуальных человеческих усилий, их влияния на историческое развитие воли, характера, склонностей отдельных исторических личностей, которые как бы аккумулировали интересы крупных общественных слоев. Карамзин, С. М. Соловьев, В. О. Ключевский, С. Ф. Платонов и другие во многом помогают нам сегодня изжить эту недооценку. В исторической же романистике эту роль может сыграть B. C. Соловьев.

В своих романах он как бы подтверждает мысль Карамзина, что русская история, судьба ее героев полна занимательности, в ней самой существуют такие сюжетные повороты, которые не выдумает ни один писатель3. Он брал фабулы своих романов из жизни и они приобретали остроприключенческий характер. Так в основе романа "Царское посольство" лежит подлинная история русской миссии в Венецию во второй половине XVII в. во главе с А. П. Чемодановым. Член этого посольства - молодой Александр Залесский оказывается в центре напряженной международной интриги, завязанной во дворцах Ливорно, Венеции, в хоромах московского Посольского приказа. В романе "Царь-девица" рассказывается о последних днях правления царевны Софьи, о трагической судьбе ее фаворита князя Василия Голицына. События "Хованщины", ожесточенной борьбы за власть между Петром и Софьей на исходе 80-х гг. XVII в. властно вторгаются на страницы романа. В основе сюжетной канвы романа "Жених царевны" - подлинная история неудачного сватовства датского королевича Вольдемара, сына Христиана IV к царевне Ирине - дочери русского царя Михаила Федоровича Романова. Подлинные исторические события лежат в основе знаменитой "Хроники четырех поколений", хотя главные герои - члены семьи Горбатовых - персонажи вымышленные.

На страницы своих романов B. C. Соловьев вывел целую вереницу ярких исторических фигур, каждая из которых сыграла важную роль в судьбах России; в основном это деятели XVII-XVIII веков. Этот период русской истории писатель любил особенно трогательно, считал события того времени необычайно благодарным материалом для исторической романистики: цари Михаил Федорович и Алексей Михайлович, царевна Софья, боярин Морозов, Петр II, Александр Данилович Меншиков, Анна Иоанновна, Бирон, Миних, Остерман, Г. Р. Державин, Елизавета, Екатерина II, Павел I, Г. А. Потемкин, А. А. Безбородко, Платон Зубов, А. А. Аракчеев, архимандрит Фотий и другие. Кажется лишь одну крупную историческую личность обошел романист стороной - Петра Великого. Трудно сказать, почему этот гениальный государственный деятель, яркий, живой, противоречивый человек не привлек его внимания. Судя по роману "Царь-девица", облик Петра I не был симпатичен писателю, хотя в других своих романах устами их героев Соловьев неоднократно воскурял фимиам царю-преобразователю. Но все это были живые люди - со своими взглядами на жизнь, сильными характерами и человеческими слабостями, устоявшимися привязанностями и антипатиями, увлечениями, почти детскими радостями, сочетающимися с железной волей и холодным государственным расчетом.

Люди власти у писателя всегда на первом плане, они как бы определяют климат своего века. Но это лишь первое впечатление. В Соловьеве художник неуклонно берет верх над историком-государственником.

Постепенно, исподволь, по мере развития повествования, проникновения в тайники души своих героев он развертывает перед читателем не силу, а нравственную слабость, духовную убогость властолюбцев. Служение идолу власти разрушает человеческие души, развращает людей, превращает их в марионеток в руках злых сил - к такому выводу приходит читатель, следуя за пером писателя. А правда остается на стороне людей, пусть порой поверженных и растоптанных грозной и беспощадной поступью власти, но не сдавшихся этому идолу, людей, для которых благородство, справедливость, добро, милосердие не пустой звук. И порой носителем этих качеств является простой человек.

Неправильно думать, что в романах B. C. Соловьева фигурируют лишь личности знаменитые: нет, они действуют среди многих других людей, буквально окружены персонажами как исторически достоверными, так и вымышленными - гвардейскими офицерами, мелкопоместными дворянами, купцами, разночинцами, придворными. И непременными участниками "исторического действа" у Соловьева являются люди из народа - стрельцы, солдаты, крестьяне, посадские, крепостные - как старшего поколения, так и бравые русокудрые молодцы и молодицы, а также разного рода обыватели - ворожея и сенная девушка, поп-расстрига и мелкий торговец, и несть им числа.

Можно утверждать, что писатель умело, сочно создает обобщенный портрет России XVII-XIX веков. И все герои его романов - от венценосных особ до последнего ярыжки живут и действуют в обстановке удивительно реальной, окружены подробными и достоверными деталями быта; их нравы, привычки, вкусы, традиции столь органичны, что у читателя создается твердое впечатление, что он с головой погрузился в далекий от него мир, сам стал участником событий. Мы ясно представляем себе одежду этих людей, убранство жилищ, пищу - и все в соответствии с их социальным, имущественным положением. Мы видим и душные, с низкими потолками богатые боярские хоромы, и вольготные усадьбы русских вельмож, и полные роскоши петербургские дома, и мрачные колья заборов у посадских жилищ, и разгульные торги, роскошь и убожество, европейские потуги московских интерьеров и ужасную нищету простого народа, унылую суету гвардейских казарм и тайные застенки заплечных дел мастеров. В России было все. И B. C. Соловьев спокойно, без нажима, рисует обстоятельства и превратности русской жизни. И все - исторически, этнографически безукоризненно точно.

За два года до смерти B. C. Соловьева в 1901 г. литературная общественность отмечала 35-летие его литературной деятельности. В газете "С.-Петербургские ведомости" 12 апреля появилась по этому поводу небольшая статья, где, в частности, говорилось: "Фактический материал, явившийся основой его исторических романов, безукоризнен с научной точки зрения. Никто не упрекнет B. C. Соловьева в тенденциозности, в пристрастии в ту или другую сторону. Главной заслугой этого талантливого романиста следует признать точное воспроизведение бытовых особенностей минувшего времени. Он умеет изображать черты старого русского быта настолько ярко и жизненно, что доставляет читателю эстетическое наслаждение, вместе с тем обогащает и его сведения. Нигде вы не найдете при этом ни искусственного сгущения мрачных красок, ни фальшивого оптимизма, проистекающего из ложно направленного патриотического чувства. Вс. С. Соловьев с любовью рисует картины русского прошлого, но скрывать его темные стороны или преувеличивать положительные считает как настоящий художник ненужным и вредным".

80-е годы XIX в. стали пиком славы B.C. Соловьева - писателя. Он достиг той цели, к которой упорно и настойчиво стремился: сделал художественное отображение русской истории достоянием народа. В этом его огромная заслуга перед отечественной культурой.

В самом начале его творческого пути раздавались критические голоса, упреки в "лубочности". По этому поводу отец писателя прочитал сыну как-то слова И. С. Тургенева: "Делайте свое дело - а то - все перемелется". Это успокаивало, вселяло уверенность, но критика, видимо, оседала где-то в глубинах его сознания, и каждая новая вещь В. Соловьева становилась все более реалистичной, характеры - все более жизненными, сложными, полнокровными, хотя сама манера историко-художественного повествования того времени с присущей ему некоторой "романтической" заостренностью сюжета, порой слишком откровенным противоборством "злых" и "добрых" сил сегодня действительно выглядит несколько старомодной, что, впрочем, не лишает эту особенность его романов известного очарования.

С XX веком приходили новая жизнь, новые художественные веяния. Россия вступала в пору грозных событий. Вместе с развитием капитализма, безудержным обогащением буржуазных нуворишей нарастала и угрюмая ненависть рабочих, уже прорывавшаяся в мощных стачках и демонстрациях; ширились яростные крестьянские бунты и пламя пожаров освещало помещичьи усадьбы, либеральное беспокойство интеллигенции также предвещало грядущие трагедии российской жизни. Все это, казалось, прочно и надолго отодвигает в сторону "ветхозаветные" творения Всеволода Соловьева. Слава его еще жила, но уже тускнела. Писатель это чувствовал, нервничал, физически стал заметно сдавать, здоровье его пошатнулось. Но все, кто знал его в те дни, вспоминали, что внешне это был все тот же блестящий русский интеллигент, всегда безупречно одетый, в дымчатом пенсне, с корректными манерами, всегда интересно говоривший и неординарно мыслящий.

Такие литературные шедевры, как "Война и мир" Л. Н. Толстого и "Братья Карамазовы" Ф. М. Достоевского показали мощь психологического анализа личности, в том числе и исторической (Александр I, Кутузов, Наполеон - у Л. Н. Толстого). Историко-художественные образы, созданные Соловьевым, выглядели уже довольно плоско. Критика все чаще отмечала длинноту исторических монологов, прямолинейность характеров, некоторую банальность первых глав. Писали, что у Соловьева, как и у Г. Сенкевича, не хватает противоречивости в обрисовке внутреннего мира своих героев, они в некоторой степени прямолинейны, в их характерах доминирует какая-то одна черта.

И все же Соловьева продолжали с увлечением читать. Книги его все шире распространялись в народе. В ту пору, когда в литературных салонах его стали забывать, практически в каждой читающей российской семье на полках этажерок стояли томики Всеволода Соловьева. Отмечаемые критикой художественные слабости были в известной степени и силой писателя. Его увлеченность, страстность, даже прямолинейность в обрисовке своих героев привлекали читателей.

Концепция той или иной личности у Соловьева порой расходилась с общепринятой. Так он был склонен идеализировать Павла I ("Вольтерьянец"). Возможно, что не последнюю роль в этом, как уже отмечалось выше, сыграл эпистолярный архив царя, попавший в его руки. Соловьеву импонировала царевна Софья - особенно в ранний период своего правления - красивая, умная, волевая ("Царь-девица"), добрыми словами поминает он совершенно незнаемую у нас фигуру императора-мальчика Петра II ("Юный император"). Этот список его привязанностей, увлечений можно продолжить. Но и в обрисовке героев, которых он оценивает в общем завышено, по сравнению с принятыми научными критериями, писатель находит верные краски, создавая образы живых, весьма сложных людей, подкрепляя свое собственное понимание значительным историческим материалом.

Порой писатель склонен к слишком резким оценкам, особенно в отношении личностей, чьи безнравственные поступки, бесстрастно зафиксированные историческими документами, дают для этого повод. На страницах его романов фигурируют законченные злодеи, полные черных помыслов и дурных страстей, а им противостоят люди исключительно высоких идеалов и благородных устремлений. Не эта ли вечная борьба добра и зла в сочетании с увлекательными сюжетами, достоверной исторической картиной прошлого, проникновением в тайны тайн людей власти, людей богатства, сокрытые для многих поколений советских читателей долгое время за унылыми социологическими схемами, привлекают читателей и до сих пор к романам B. C. Соловьева?

Силен он и в создании типов. Всесильный вельможа - в полном блеске своей мощи, богатства, славы. Старый воевода - взяточник и ретроград. Слуга - мастер хоромной интриги, злодей, каких поискать. У чванливого боярина характерная и присущая ему черта ярко высвечивает всю тупость боярства. Но столь же сильны у Соловьева образы светлые, чистые, до умильности, до пронзительности хорошие - и внешне, и внутренне. Их человеческая красота заставляет восхищаться ими. Умение писателя найти в человеке светлое и прекрасное поистине вдохновляет.

Нельзя не сказать о еще одной чрезвычайно сильной доминанте романов B. C. Соловьева - их пронзительной нравственности. Постоянный поиск светлых, прекрасных черт, сострадание к несчастьям, терпимость к слабостям, не выходящим, разумеется, за рамки порядочности, пронизывают многие его историко-художественные произведения. Благородство всегда на высоте, низость достойна презрения.

В его романах нет и тени религиозной нравоучительности. Вовсе не чувствуется в них христианского смирения. И все же, по большому счету, сочинения B. C. Соловьева буквально пронизаны гуманизмом, свойственным истинным последователям великой христианской нравственности и морали. В его сочинениях все ясно, все чисто, разумно и естественно, без ложного пафоса и ложной позы. В этом смысле подход писателя к человеку, к жизни удивительно напоминает восприятие мира Алешей Карамазовым.

С особой трогательностью и с трепетом выписывает B. C. Соловьев женские образы, близкие ему по духу. Удивительна эта традиция больших русских писателей! Из романа в роман переходят эти русоголовые сероглазые красавицы, удивительно похожие своей внешней и внутренней красотой, своей цельностью, невосприимчивостью к злу и в то же время великодушные и благородные. И при этом каждая из его сюжетных избранниц отличается своим характером, особой статью, которая при общей неуловимой, может быть, даже национальной общности в то же время делает ее абсолютно оригинальным, неповторимым человеком. Это и несгибаемая, бескомпромиссная Люба Кадашева из "Царь-девицы", которая не смирившись с мерзостями жизни, в конце концов, уходит в монастырь; и легко приспосабливающаяся к обстоятельствам, шаловливый "бесенок" Маша - теремная девушка из романа "Жених царевны", и целомудренная красавица, "касимовская невеста" Фима Всеволодская, неудавшаяся избранница царя Алексея Михайловича, и прелестная, цельная, чистая, княжна Татьяна Пересветова ("Сергей Горбатов"; "Вольтерьянец"). Все они неповторимы и по-своему прекрасны.

Критики немало спорили, к какому общественному лагерю причислить B. C. Соловьева - либеральному или консервативному, к славянофилам или к западникам. (В ту пору принадлежность к какому-то общественному направлению являлась определенной визитной карточкой каждого видного российского интеллектуала.) Один из его биографов писал о нем: "Исторического романиста, само собою, не может быть без любви к старине, без ощущения красоты в минувшем. Но любить прошлое, чувствовать его красоту еще не значит быть ретроградом. Исторический писатель только тогда может быть зачислен в мракобесы, когда видны все его симпатии на стороне темного и злого, что было и прошло, на стороне физического и нравственного закрепощения свободной человеческой души, на стороне тех темных сил, которые мешают светоносному движению прогресса. Конечно, ничего мракобесного не найти в исторических романах Вс. Соловьева. Путь истинного европейского просвещения он считал единственным для родины... Не скрывая светлых сторон русской старины, Соловьев не щадил своего осуждения ее темных сторон. Лично писатель гордился своей объективностью и свободою от каких-либо предвзятых тенденций"4. Он отметил в одном из своих писем: "В течение всей моей литературной деятельности я стоял вне каких-либо журнальных партий и лагерей и печатал свои вещи в тех журналах, которые меня звали, заботясь лишь о том, чтобы это были издания безупречные в литературном отношении".

Его "партией", его общественной привязанностью были объективность и честность, а принадлежность к "клану", к "течению" подлинная интеллигентность никогда, как правило, не признавала, да и не признает и сейчас. Эта принадлежность требует от человека жертвы, требует уступок во имя "общего дела". В "клане" действуют законы стаи. B. C. Соловьев это понимал, но не принимал. Вот почему всю жизнь он был "вне партий и лагерей". Он был одиночка, а если говорить точнее, то принадлежал не к "клану", а к народу и поэтому, наверное, был особенно любим и почитаем.

В одном из своих последних "бытовых" романов "Цветы бездны" он устами своего героя русского боярина Щепина-Надеева так передает это свое общественное мироощущение. "Ах, с меня за глаза довольно российских либерализмов и консерватизмов... не могу я больше! Ну, какие у нас могут быть либералы или консерваторы! Пора, наконец, понять всю фальшь этих определений, перенесенных на русскую почву! Мне одинаково тошно, если меня обзовут либералом или консерватором. Нашим либералом, в смысле отвлеченного доктринерства, бесцельного будирования, космополитства и закрывания глаз на русскую действительность, и ее насущные интересы, - я не могу быть потому, что живу на русской земле и чувствую свою связь с нею. Но не могу я тоже быть и нашим консерватором. Время остановить нельзя, вчерашний день не повторяется, и каждый новый день несет с собою свое новое, не справляясь о том, - кому это приятно или неприятно..." "Вы правы, как и всегда, - замечает собеседник Щепина: - однако, как бы нам не окунуться в тот, так называемый "квасной" патриотизм, где тоже не все обстоит благополучно по части живой действительности...

- Боже избави! На этакий патриотизм нас тоже не поймаешь. Помилуйте! Отлично видишь все грехи, недостатки, смешные стороны своей матери, и возмущаешься, негодуешь, страдаешь, борешься с ними, - а все же любишь всею душою, а все же - готов за нее в огонь и воду! От такого отношения к матери до закрывания на все глаз, с одной стороны, и до издевательства, с другой, - очень далеко!

- Чего же вы хотите для России?

- Чего хочу? Просвещения и образования, еще образования и еще образования! Вот первая задача нашего нового дня - и как бы ни тормозили это дело и наши либералы, - оно будет совершаться, ибо приспело ему время..."5.

В 1903 г. Всеволод Сергеевич Соловьев скончался. Незадолго до его смерти один из друзей зашел к нему и, зная его приверженность к аккуратности, извинился за опоздание. Всеволод Сергеевич усмехнулся: "Не то плохо, что вы опоздали на несколько минут, - плохо то, что я умираю". Он четко, корректно и иронично определил свое состояние. Его смерть всколыхнула уже было угасавшую память о нем и его творчестве. Многие вдруг осознали, что вместе с B.C. Соловьевым ушла их юность, воспитанная на его романах, на идеалах добра, красоты, смелости, самоотверженности, скромности и терпеливости, которые В. Соловьев спокойно, ненавязчиво проповедовал и утверждал всем своим творчеством.

Новый век, отмеченный потрясениями и насилиями, как это ни парадоксально, возродил интерес к мирным и твердым устоям прошлого, когда тоже кипели страсти и сшибались в единоборстве добро и зло, но торжествовало все же постоянство. Молодое поколение искало в романах Соловьева своих героев - людей сильных духом, чистых и бескорыстных. Наверное, и ненаказанный злодей, мастер закулисных интриг и грязных дел могли найти в его творениях свои аналоги и порадоваться их, хотя бы временному, торжеству.

Буквально накануне революции 1905 - 1907 гг. было выпущено собрание сочинений писателя, которое тут же разошлось. Продолжали выходить отдельными изданиями его романы и в первую очередь неувядаемая "Хроника четырех поколений" - Горбатовы, их судьбы и размышления по-прежнему занимали читателей. И не случайно в своеобразных литературных мемуарах и эссе А. Измайлова "Литературный Олимп", выпущенном в 1911 г., среди литературных "олимпийцев" наряду с Достоевским, Толстым упоминались и широко читаемые в России большие мастера своего дела Всеволод Соловьев и Е. А. Салиас. А в 1917 г. вышло в свет "Полное собрание сочинений" Всеволода Соловьева, которое также мгновенно разошлось.

Удивителен сам феномен романов B. C. Соловьева: в пору острейших социальных коллизий, войн, революций люди вновь и вновь обращались (и обращаются!) к страницам, повествующим о русской, далеко не безмятежной старине, пытаясь найти в ней ответ на волнующие их личные и общественные вопросы.

С тех пор B. C. Соловьев не издавался (вплоть до конца 1980-х годов), но это отнюдь не означало, что его забыли. Зачитанные и рассыпающиеся на отдельные страницы, но тщательно переплетенные и оберегаемые книги его продолжали жить, привлекая к себе благодарных читателей. Однако последующие поколения читателей все же утратили связь с его творчеством. Сегодня даже в наших крупнейших библиотеках нет полного собрания романов В. Соловьева - ни 1903 - 1904, ни 1917 годов издания.

В начале 1980-х годов мне, бывшему тогда одним из ответственных работников издательского дела, пришла мысль - переиздать некоторые романы B. C. Соловьева и в первую очередь "Хронику четырех поколений". Последовали многочисленные телефонные консультации и, наконец, заключительный телефонный приговор: "А вы разве не знаете, что В. Соловьев писал в основном о царях и графах?" Я ответил, что он писал и о простых людях, а, кроме того, и А. Дюма, как известно, посвятил свое перо не изображению рабочих и крестьян. Но телефонный вердикт был неумолим: "Советские люди в романах В. Соловьева не нуждаются".

Сегодня иная пора и, думается, российский народ сам разберется, в какой историко-художественной литературе он нуждается. И можно лишь позавидовать всем нынешним читателям, которые впервые в жизни прикоснутся к удивительному историческому и художественному миру Всеволода Соловьева.

Любой исторический роман бывает хорош лишь в том случае, если он пытается художественными средствами решить определенную масштабную историко-политическую, историко-социальную или историко-культурную проблему, по новому взглянуть на исторический материал, помочь читателям в осмыслении той или иной эпохи. В этом смысле задачи писателя и историка-исследователя совпадают.

Если подойти к первому роману B. C. Соловьева "Княжна Острожская" с учетом этих историко-художественных критериев, то он безупречен. На историческом материале Литвы 60-х годов XVI в. писатель ставит актуальную и для того времени, и для последующих периодов в истории Литвы и России проблему - судьба русского населения в этом крае, вошедшем в состав Речи Посполитой - объединенного Польско-Литовского государства.

До последнего времени мы очень мало знали о русских в Литве после того, как в результате татаро-монгольского нашествия и последующей агрессии Литвы часть исконных русских земель отошла в состав последней, а потом оказалась в границах Речи Посполитой. Фрагментарные сведения порой встречались в обобщающих работах историков XIX в., в учебниках, где, в частности, упоминалось, что русские полки, пришедшие из Литвы во главе со своими русско-литовскими князьями, дрались под знаменами Дмитрия Донского на Куликовском поле, что русские воины, а именно Смоленский, Киевский, Брянский полки храбро вели себя в Грюнвальдской битве против Ливонского ордена, что русские православные люди страдали от национального, социального и религиозного гнета католических магнатов и шляхты. И это, пожалуй, все.

За историческими скобками оставался огромный пласт разнообразной жизни русских в Литве. Нескольким поколениям советских читателей неведомо было, что русские за пределами Московии, позднее России, вблизи великорусских границ оставались мощным национальным конгломератом, значительным духовным, культурным феноменом Восточной Европы. Русские в Литве - это и знать, и горожане, и православное духовенство, и дворяне, и крестьяне, это православные школы, летописание, национальное искусство. Эта часть русских земель и русского населения была встроена в систему цивилизации Восточной Европы, где действовало Магдебургское право, осуществлялась выборность королей, отсутствовало самодержавие. Князь Андрей Курбский, бежавший от деспотизма Ивана Грозного, не случайно укрылся на территории врага России - польского короля, но обретался именно в русских землях Речи Посполитой, включился там в культурную жизнь этого края. Не случайно и знаменитый наш первопечатник Иван Федоров после разгрома его типографии в Москве бежал в Литву, где продолжал печатать книги на русском языке. Лишь в последние годы эта тема в полный голос зазвучала в нашей историографии6, встречая, однако, порой непонимание и настороженность, навеянные прежними, идеологическими стереотипами. Роман Соловьева как и десятки лет назад свеж и современен.

Автор переносит нас в замок русского князя Константина Острожского, в Острог - русский город в Литве, ярко и сочно рисуя облик православной "колонии" на литовских землях. Здесь сохраняются старинные национальные обычаи, здесь в типографии князя работает первопечатник Иван Федоров, блистает своими воинскими доблестями молодой князь Дмитрий Сангушко, чарует окружающих своей необыкновенной красотой племянница князя Константина Елена - Гальшка, как зовет народ свою любимицу. Это честные, красивые люди, патриоты и блюстители православия, гордящиеся своей принадлежностью к славному русскому племени.

А рядом с ними живут и действуют их антиподы, открытые и тайные враги - иезуит итальянец Антонио, ревностная католичка княгиня Беата, мать Гальшки, польские и литовские паны - пособники Беаты и Антонио. Отец Антонио - в центре развивающейся интриги. Посланный Римом, папой Пием V в Польско-Литовские земли он становится одним из яростных проводников католичества, вербует сторонников в острожском замке, подчиняет своему влиянию княгиню Беату, стремясь оторвать от князя Константина его сыновей. Мрачный иезуит и фанатик влюбляется в Елену Острожскую.

Беата по наущению Антонио пытается разрушить чувство, связавшее ее дочь Елену и молодого Дмитрия Сангушко, воспрепятствовать их браку. С согласия князя Константина влюбленный рыцарь похищает Елену из замка Острожских и венчается с ней. Пришедшая в ярость Беата, потрясенный отец Антонио организуют погоню. Отряд польских шляхтичей в лесу настигает Дмитрия Сангушко и его товарищей. В начавшейся рубке поляки истребляют русский отряд, тяжело ранят князя Сангушко. Елена оказывается в руках Беаты и Антонио. Так завязывается тугой узел сюжета.

Национальные, религиозные проблемы переплетаются с судьбами героев, становятся частью их личной драмы. Десятки людей вовлекаются в события, происходящие в Острожском замке и во дворце польского короля Сигизмунда Августа в Кракове, куда кинулись с жалобами обе борющиеся стороны, и в далекой лесной чаще, и в сыпучих песках-трясинах. Все это происходит на фоне быта и нравов Литвы XVI в., отличающейся блеском магнатских имений, несгибаемым языческим духом лесных жителей, нищетой и убожеством деревень. Потрясенную, потерявшую сознание красавицу Елену увозят к матери, убеждают в смерти молодого супруга, заставляют идти под венец с польским шляхтичем-католиком.

А в это время в далекой лесной деревеньке приходит в себя после тяжелого ранения в голову и длительного беспамятства князь Дмитрий Сангушко. Его появление в замке Острожских, а потом во главе вооруженного отряда и в монастыре, где Беата и Антонио держат Елену, венчают запутанный и острый сюжет романа.

Многое потом станет характерной чертой других произведений Всеволода Соловьева: целомудренная женская любовь, мужская верность, черное злодейство, ослепленная страстью ненависть. Светлые и темные силы, силы добра и зла сталкиваются здесь свободно и яростно. В конце концов побеждают добро и любовь. И все же эпилог романа полон тревоги и противоречивых чувств. Здесь повествуется о том, как иезуиты в конце концов сокрушили православную твердыню в Литве - Острожский замок, превратили его в иезуитский монастырь, "погубили и обезличили целый прекрасный край русский, подчинили его дряхлой и больной Польше. Однако, пришел конец и их владычеству. Они исчезли с оскверненной ими земли русской. Быстрее и быстрее исчезает и зло, посеянное ими. В развалинах стоят монастыри их со своими страшными тайнами, с цепями и с грудами костей человеческих, разбросанных в подземельях. А на этих развалинах созидается православная церковь и звучит русское слово. Добродушный, забитый народ полесский мало- помалу пробуждается от своей вековой спячки. Но все еще не тронута лесная глушь и в ней до сих пор живут в первобытном невежестве тихие, темные люди. Они продолжают боготворить природу, поют свои грустные песни, завивают венки светлому Купале и думают, что Полесьем управляет королева Бона"7. В этом заключительном пассаже - весь Соловьев с его верой в конечное торжество добра, уважением к простому народу, пониманием прошлых и нынешних судеб тех краев, о которых он пишет с такой болью и с такой любовью.

В историко-художественной хронике середины XVII в. ("Жених царевны") В. Соловьев обращается к последним годам правления стареющего, дряхлеющего царя Михаила Федоровича, родоначальника династии Романовых. В основу романа положена история неудачного сватовства датского принца (королевича, как его звали на Руси) Вольдемара, младшего сына датского короля Христиана IV к царевне Ирине Михайловне, дочери Михаила Федоровича.

Россия с трудом приходила в себя после потрясений Смуты, мощных народных восстаний, польско-шведской интервенции. Постепенно восстанавливалось хозяйство страны, вновь запахивались заброшенные и поросшие лесом земли, наполнялись новыми поселенцами города, развивались ремесла. Перепись 1626 г, как бы знаменовала собой начало новой жизни. И лишь в одном направлении - в области внешнеполитической - России не удавалось провести "устроение". Несмотря на мирные договоры, заключенные с Польшей и Швецией, Москва никак не могла восстановить свои внешнеполитические позиции. Соседи- противники не признавали суверенитета России над ее землями, оказавшимися в руках Польши и Швеции после Смуты. Русские политики вели упорную борьбу за признание полного, как его понимали в Москве, титула русского царя. Постоянные трудности для России возникали и на юге, откуда грозили Турция и ее в вассал Крым.

Новая династия настойчиво искала пути своей легитимизации в Европе, одним из средств которой были династические связи с видными европейскими дворами.

В Данию было отправлено русское посольство. В Москве появились датские посольские люди. Начались переговоры по этому важному, престижному для обоих государств вопросу. В конце концов, датчане согласились отпустить Вольдемара в Москву, поскольку шансов занять трон в Копенгагене у него не было. Однако камнем преткновения стал религиозный вопрос: Вольдемар был лютеранином, а Ирина православной. Русское посольство в Копенгагене торжественно обещало, что Вольдемар сохранит свое лютеранское вероисповедание. Именно с таким условием королевич и выехал в Москву. Но московские политики не собирались выполнять свое обещание, будучи уверены, что рано или поздно, уже в Москве, они уломают Вольдемара перейти в православие. Ситуации осложнялась и тем, что после драматических столкновений в начале века с Польшей и Швецией религиозные чувства в России были особенно обостренными. Династия Романовых остерегалась родниться с иноверцем, опасаясь реакции влиятельных церковных кругов, консервативного боярства, монашества.

Вольдемар прибыл в Москву, не догадываясь о поджидавшем его испытании, а между тем кремлевский терем - "обширный человеческий муравейник", - где обитала царевна Ирина, буквально бурлил слухами. Теремная девушка Ирины - красивая, шустрая, дерзкая Маша оказывается в центре дворцовой интриги. С этого и начинается завязка сюжета.

Поразительно у Соловьева описание реакции теремной затворницы - царевны Ирины на это ошеломляющее известие, принесенное ей Машей. "Вот и наяву будто начинает твориться волшебная сказка. Из тридесятого царства, из-за моря приехал королевич... и приехал он за нею, за царевной Ириной... Посадит он ее на коня богатырского и увезет... куда? Зачем? По какому праву?.. Отчего это так нужно?!..

А видно так нужно, видно, есть у королевича права, потому что чувствует она всем своим существом, что над нею творится что-то особенное, роковое, неизбежное, что пришла какая-то великая, могучая сила, и вот-вот захватит ее и увлечет... на счастье или на горе?.. Ох, как бьется сердце, как душа замирает, будто земля разверзлась под ногами, и так и тянет, так вот и тянет туда, в эту отверстую бездну..."8.

Завязывается драматическая история. С одной стороны, царь Михаил, близкие к нему люди пытаются сломить упорство Вольдемара и принудить его, сначала уговорами, а потом откровенным насилием, к перемене религии, а с другой, царевна Ирина, далекая от этих политических расчетов и страстно полюбившая королевича, после рискованной и тайной их встречи, которую устроила Маша, мечтает днем и ночью о своем суженом.

Соловьев вновь предстает знатоком описываемой эпохи. Перед читателем проходит сложный, громоздкий и по-своему красивый и блестящий русский посольский ритуал, торжественные обеды, на которых подавалось до двадцати перемен одних "тельных"... И здесь же правдиво описанное и вполне соответствовавшее тогдашним порядкам откровенное насилие над датскими послами: контроль за каждым их шагом, ограничение в передвижении по столице, стрелецкая стража у дверей их хором, вдоль садовой ограды. Варварская практика по отношению к иностранным посольствам была весьма распространена в тогдашнем мире, и москвичей можно лишь упрекнуть в том, что они придерживались уж слишком беззастенчивых, откровенных, чисто "азиатских" форм. Великолепно выписана Соловьевым жизнь женского царского терема. Порой кажется, что эти художественные описания взяты прямо из исследований И. Е. Забелина - великого знатока старой дворцовой жизни и быта. Впрочем, наверное, так и было.

И чем настойчивей, круче действовали русские политики, тем упорнее становились датчане, гордо отвечавшие "московитам", что они вольные люди и не холопы русского царя, тем несчастней выглядела царевна Ирина, призрачней становилась ее мечта - связать свою судьбу с любимым человеком. Но вместе с этим противостоянием насилия и человеческого достоинства расцветает теремная девушка Маша. Она становится смелее, веселее, прекраснее. Она сама, без памяти влюбившись в молодого красавца Вольдемара, кует уже свое, собственное счастье. Ее живой характер, ум, природная кокетливость и шаловливость, а главное женский такт, которому научил ее, конечно, не терем, явились для нее крепким и надежным оружием, с помощью которого она могла постоять за себя, - пишет Соловьев. Но он умалчивает в этой характеристике о другом, хотя и убеждает читателя всем своим повествованием, что эта русская девушка умеет любить сильно, преданно и бескорыстно. И именно эта любовь вызывает ответное чувство титулованного датчанина. Она стерла в его памяти облик царевны, бросила в объятия "простушки", которую он, в конце концов, отбившись от московских притязаний, увозит на родину и нежно любит до конца дней своих, увы, недолгих!

Весьма любопытен в романе образ царя Михаила Федоровича. Кажется, что он добр, незлобив, великодушен, но деяния его страшны и жестоки. Царь - часть системы - безжалостной, давящей, поэтому личные качества - лишь слабая тень жизненной его сущности. Такой человек уже не может принадлежать себе - и в этом, пожалуй, один из нравственных уроков романа. Власть и человечность не совместимы - этот лейтмотив затем пройдет сквозь все исторические романы Всеволода Соловьева. И все же царь - живой человек, он задумывается над тем, что допускает несправедливость, нарушает данное им слово, но утешает себя мыслью, что все это необходимо в интересах Родины. И вновь сомневается, молится, плачет, и "слезы муки стекают из потускневших глаз его по бледным, опухшим щекам".

Злая воля олицетворяется в романе в царевниной постельнице Настасье Максимовне - женщине неглупой, но бессердечной и недоброй. Ее дуэль с Машей на фоне теремной жизни - одна из второстепенных, но удивительно жизненных линий романа.

В заключении Всеволод Соловьев рассказывает о смерти царя Михаила Федоровича, о восшествии на царство молодого Алексея Михайловича и выдвижении волей умирающего отца на авансцену истории России боярина Бориса Ивановича Морозова, воспитателя молодого царя. Тем самым автор как бы связывает в единую сюжетную линию свои произведения, посвященные истории России первой половины XVII века.

 Сахаров А. Н.