Статьи

1850—1924

Биография

Как уютно было дома в эти часы! Мать сидела во главе стола, свет лампы мягко освещал ее нежный профиль. Мать разливала чай, дети наперегонки поедали свежие булочки и конфеты, отец — с неподражаемым юмором — рассказывал о своих учениках.
Рядом с домом Клеверов был небольшой сад. Летом там росли на клумбах цветы, а в глубине у ограды стоял старый дуб, корявый, с тяжелыми низкими ветвями. В стволе дуба темнело дупло. Иногда маленькому Юлию чудилось: из его глубин смотрят два ярких глаза. Кто это? Зверь, птица? Отец знал, что Юлий робеет перед дубом, и говорил, что это дерево знакомо со всеми эстонскими рыцарями и вождями.

Оттепель Переславль-Залесский историко-архитектурный музей — заповедник

Маленький Юлий рос живым, общительным. Он обожал подвижные игры, любил пошалить. Если в доме слышался звон разбиваемой чашки или грохот падающего кресла, можно было сразу назвать виновника — Юлий. Мать расстраивалась, что сын — неисправимый непоседа. Но бабушка успокаивала ее: «Плохо, когда ребенок тихий и печальный. А наш Юля, посмотри, похож на воробушка, потому и прыгает везде».
Долго сидеть на месте Юлий мог, лишь когда рисовал. За этим занятием он забывал обо всем на свете. Однажды, перед Рождеством, когда в самой большой комнате дома поставили живую елку, отец собрал детей и сказал: «Давайте украсим нашу красавицу не только старыми игрушками из коробки, но и новыми, которые придумаем сами».
Отец показал, как клеить гирлянды, вырезать китайские фонарики. Работа закипела. Дети старались от души. А отличился больше всех Юлий: он нарисовал и вырезал таких красивых рыцарей, что все домочадцы, а потом и гости ходили на них смотреть.
В семье чутко уловили, что маленький Юлий — художественно одаренная натура. Он мог неутомимо гулять по тихим извилистым улочкам Дерпта, завороженно всматриваться в старинные крепостные ворота и валы, подолгу разглядывать торжественные руины готического собора. Вне всякого сомнения, эти созерцания рождали романтические переживания в душе будущего живописца.
После прогулок Юлий брал бумагу, карандаши и принимался рисовать. Взрослые с удивлением отмечали: рисование — страсть мальчика.

Окрестности Петербурга . Лахта . 1881 Государственный Русский музей,

Немец-учитель — характернейшее явление для тех времен. Выходцы из Германии преподавали во многих учебных заведениях России XVIII — начала XX века. Среди домашних учителей, тоже было много немцев. Их отличали знание предмета, пунктуальность, методичность, строгость.
Карл Кюгельхен оказался средоточием этих качеств, и можно было бы посочувствовать юному Юлию Клеверу, мол, попался в лапы к зануде, но… Мальчика и учителя объединяло увлечение: они обожали тихий Дерпт. Поэтому прогулки по старинным улочкам продолжались, учитель Кюгельхен хорошо знал историю города и с увлечением рассказывал ее мальчику.
Дерпт, мой друг, — говорил Карл Кюгельхен, — второй по величине город Эстонии. Как хорошо, что предки выбрали это место на берегу реки Эмайыги.
Что означает это слово? — спрашивал Юлий.
Значение его очень красиво — Мать-река… Должен заметить, Юлий, наши предки много воевали. Город все время слышал звуки битв, переходил из рук в руки — то к шведам, то к немцам или русским, менял название. Пожары здесь следовали за пожарами. Но все равно — войны завершаются, жизнь побеждает, это главный закон бытия. И поэтому есть у нас в Дерпте красавец университет, действует Музей искусств. А Ратушная площадь? Я так люблю бывать там! Словно слышу голоса разных поколений…
Юлий Клевер завороженно слушал наставника, следуя за ним по пятам. А учитель с увлечением показывал достойные для изображения места, рассуждал о пейзаже и красоте окружающего мира. Он поэтично говорил об игре света, о том, что свет — прекрасный волшебник.

К вечеру. 1876 Национальный художественный музей Республики Беларусь , Минск

Часами учитель и ученик могли разглядывать в старинном парке деревья, сидеть на городском валу и любоваться красками неба.
Карл Кюгельхен требовал, чтобы Юлий изучал образцы великих художников.
Старые творцы больше нас с тобой думали о красоте мира, — говорил учитель. — Почему бы нам не разгадать их мысли? Понимай красоту, Юлий, не одними глазами, сердцем тоже. Тогда из тебя выйдет живописец.
А когда я пойму, что это произошло? — спрашивал мальчик.
Настанет день, и ты тоже начнешь думать по-своему о красоте, мысли свои перенесешь в пейзажи, а твои зрители начнут их разгадывать, — отвечал мудрый наставник.
Но писать картины — это занятие для души, заполнение свободного времени, — возразили родители. — Чем ты будешь заниматься в жизни? Какую профессию выбрал?
Я стану художником, — упрямо твердил Юлий.
Что ж, мой дорогой, впереди у тебя — целая жизнь, — сказал прочувствованно учитель. — Не забывай наши занятия, я буду рад, если они сослужат тебе хорошую службу.
Разговор этот шел в саду, около дома, и было отчего-то грустно.
Господин Кюгельхен! — пылко отвечал Юлий. — Я все помню! Я ничего не забуду! Вы меня многому научили. Я даже разгадал одну свою детскую загадку.
Какую же?
Вон видите, дуб, — Юлий показал на своего старого знакомца. В сумерках его силуэт казался таинственным.
Вижу, Юлий.
У дуба есть дупло, оттуда по ночам смотрят чьи-то глаза. Раньше я думал, это птица или зверь. А сейчас понял: на нас смотрит душа дуба.
Ай, мой мальчик, — расчувствовался Кюгельхен. — Все так. У деревьев тоже есть души. Они есть у всего живого. Передай холсту эту мысль и станешь знаменит.
Казалось, жизнь менялась к лучшему, знаменитые профессора помогут ему, дерптскому мечтателю, постичь тайны пейзажа, и он, Юлий Клевер, начнет писать такие полотна, перед которыми зритель остановится в восхищении и волнующих размышлениях.

Сосны. 1896 Нижегородский государственный художественный музей

Но редко случается, когда учитель и ученик становятся единомышленниками и друзьями.
Отец отвечал, что не одобряет сей безумный поступок, об учебе в Академии художеств мечтали и мечтают сотни талантливых людей, а он, Юлий, пренебрегает этой редкой возможностью. «Ничего плохого не случится, если ты окончишь курс. Не спеши!» — давал в письмах советы отец.
«Случится! — отвечал упрямый сын. — Уходит время, а я так мало еще успел».
Клевер стал искать пути в мир живописи в одиночку. Он много ездил по окрестностям Петербурга, писал этюды, проводил часы в мастерской у мольберта. И обязательно находил время зайти в музей, постоять у полотен великих мастеров. Юлий Клевер так много работал, что часто, добираясь до постели, падал замертво. Но художник верил в успех. Его этюды, первые картины были «со своим лицом».
Товарищи передавали Юлию, что в Академии сгущаются тучи. Кому нужен строптивый ученик, тем более не посещающий занятия?
Скоро экзамены. Ты к ним готов? — интересовались молодые люди. — О тебе говорят нелестные вещи, обещали не церемониться.
А, — махал рукой Клевер. — Я тоже могу высказать свое мнение о бессмысленном преподавании.
Мне некогда готовиться к экзаменам, дни расписаны по минутам.
Тот день Юлий запомнил на всю жизнь: в мастерскую от графа приехал посыльный, любезно улыбался, вручил гонорар, завернул холст, пожелал успехов, закрыл за собою дверь. Спокойные шаги отсчитали лестничные ступени. Клевер долго стоял у окна. Сердце от волнения бешено билось, он зачем-то представил, как его Заброшенное кладбище зимой висит в строгановской гостиной. Полумрак, бьют напольные часы… А картина «привыкает» к своему новому дому.
Семья графов Строгановых сыграла серьезную роль в формировании художественного наследия России.
Она тонко чувствовала и понимала прекрасное, поэтому неудивительно, что стала председателем Общества поощрения художеств. Великая княгиня заменила его на этом посту и пробыла президентом более двадцати лет, до 1876 года. Вот некоторые из дел, которые она претворила в жизнь.

У пруда. 1877 Псковский государственный объединенный историко -архитектурный и художественный музей-заповедник

Неординарная женщина!

Мария Николаевна была настоящим знатоком живописи, поэтому, когда она приобрела у Юлия Клевера Закат, молодой художник с удовольствием принимал от родных и близких восхищенные поздравления. Из Дерпта пришло примирительное письмо. «Дорогой мой, я счастлив, — писал отец. — Теперь у нас с мамой не осталось сомнений: у тебя — большое будущее».
Итак, блестящее начало положено. Энергичный Юлий Клевер не возгордился и не захотел останавливаться на достигнутом: он продолжал неистово работать и проводил в мастерской целые дни.
К Юлию Клеверу зачастили друзья. Кое-кто из них хотел разгадать, в чем заключается секрет его стремительного успеха, другие искали место для дружеских бесед и возлияний. Ведь Юлий никогда не возражал, если в углу мастерской накрывался стол, откупоривались бутылки, вкусно пахло свежей ветчиной и горячими пирогами…
Третьи принимались жаловаться Клеверу на порядки в Академии, надеясь, что баловень фортуны подхватит тему, а там, глядишь, и до великой княгини жалобы донесет, ведь она теперь его горячая поклонница.
Часто в мастерской звучали музыка, стихи: вместе с молодыми художниками в гости к Клеверу приходили петербургские артисты. А Юлий был только рад. От этих спонтанных вечеров на сердце становилось тепло, как в детстве, когда вся семья Клеверов была в сборе и мама разливала добрыми руками чай…
Друзья друзьями, музыка музыкой, но Юлий Клевер не забывал главного: он продолжал работать. «Нельзя останавливаться», — словно кто шептал ему на ухо.
Зрители хотели удовлетворить свое любопытство: что за самородок появился в художественном мире Петербурга? В чем заключается его успех?
Секрет был прост: Юлий Клевер верил в собственные силы, свой талант. Без уверенности в себе победа не дается никому, ускользает, как рыба в глубину.

Заброшенное кладбище зимой. 1890 Государственный Русский музей , Санкт-Петербург

Головокружительная карьера!
Но и на этом Клевер не захотел останавливаться. Молодой художник понимал: теперь он должен постоянно удивлять и волновать зрителей своими работами, от него ждут новых сюжетов. Поэтому Клевер решил предпринять необычное путешествие.
Юлий Юльевич всегда был общительным человеком. Он легко сходился с людьми: зачастую они оказывались намного старше художника. Но разница в возрасте не мешала тепло общаться и крепко дружить.
Самойлова знал не только Петербург, но и вся театральная Россия того времени: Василий Васильевич был знаменитым актером. По возрасту он годился Юлию Клеверу в отцы.
За свою длинную артистическую деятельность Самойлов сыграл в десятках пьес русских и иностранных авторов.
Потом доставал акварельные краски и изображал фигуру, которую предстояло играть на сцене. Петербург искренно огорчился: Самойлов был еще полон творческих сил.
Как раз в момент творческого «простоя» и подружились артист с художником.
А почему бы, Юлий, нам на других не посмотреть и себя не показать? — поддержал идею поехать на остров Нарген знаменитый артист.
И вот уже оба путешественника стояли на палубе корабля, предвкушая встречу с новыми, неизвестными впечатлениями. Свежий ветер дул в лицо, сильная волна билась о корабельный борт. На горизонте, похожий на сказку, возникал остров Нарген (ныне Найссаар).
Ах, Юлий! — с некоторым пафосом восклицал Самойлов. — Найдем ли мы счастье на этом женском острове? Хотя, что обо мне, старике, говорить, вот вы — молодой человек, вам и счастье в руки!
Первое, что увидели и чем очаровались на Наргене артист и художник, был белый с красной крышей маяк. Он придавал острову особую прелесть, романтическую красоту. Так и просился на бумагу или полотно.
У маяка была своя история.

Мелколесье . 1878

Как романтично, Юлий! Как безысходно красиво! — то и дело восклицал Самойлов, когда приятели устраивались на берегу Наргена делать наброски. — Вы слышали, как сегодня на рассвете гудел наш колокол? Я бы хотел, чтобы о моем выступлении в театре возвещали таким же образом! Ба-ам! Боом!
Пело песни море.
Пугливые эстонские девушки при встречах с путешественниками стеснялись поднять глаза, что очень забавляло Самойлова.
Решайтесь, мой юный друг, на поступок! — провозглашал артист. — Бегите за какой-нибудь молчуньей! Если девушка не смотрит в вашу сторону, значит, она призывает вас всем сердцем!
Клевер от души смеялся. Замечательно жить рядом с другом-шутником.
Юлий Юльевич был увлечен суровой природой острова. Сердце его радостно билось: «Я нашел неизвестные места, никем не виданные уголки, я удивлю зрителей!»
Художника все волновало: и море, и труднопроходимый лес, и птицы, летающие без боязни почти над головами. И маяк, зажигавшийся в темное или туманное время. «Нарген должен покорить любителей живописи», — часто в те дни думал Клевер.
Особое внимание привлекал к себе в 1850-1860-х годах скалистый остров Валаам на Ладожском озере, — на него ездили работать над картинами и этюдами живописцы
И.И. Шишкин, А.И. Куинджи, которые воспели Валаам.
А Юлий Клевер — напористый, жизнерадостный творец — в поисках самостоятельного пути в пейзаже решил открыть свой уголок родной земли, свой остров. И, как засвидетельствовали позже ценители искусства, Клевер добился своего: утвердил и разработал новую тему.

Зимний пейзаж с избушкой. 1897

Артист Самойлов и художник Клевер покидали остров Нарген. Снова они стояли на палубе судна, снова свежий ветер бил им в лица.
Что же сказать вам, Юлий, в этот исторический момент? — хорошо поставленным голосом провозгласил Василий Васильевич. — В этом диком краю я был счастлив. Спасибо. А вы в Петербург вернетесь триумфатором. Лично я не мог налюбоваться на ваши работы. Можно сказать, присутствовал при рождении чуда.
После кончины С.М. Третьякова многие картины из его собрания «переехали» в Третьяковскую галерею.
Они мечтали о долгой счастливой жизни, большой семье. Юлий с блестящими от воспоминаний глазами рассказывал своей суженой о детстве, проведенном в Дерпте, шумных праздниках, братьях и сестрах. О таинственном старом дубе в садике около дома…
Ты хочешь, чтобы и у нас так было? — спрашивал он молодую жену.
Да, — отвечала она. — Когда в доме звучат детские голоса, значит, он живой.
Потому что они легко воспринимаются, материал в них подается образно, выпуск оперативен, а главное — иллюстрированные журналы дешевле «толстых».
Новый журнал получил имя Нива. К началу 1890-х годов тираж Нивы приблизился к 100 000 экземпляров.
Вне всякого сомнения, Нива стала любимым и популярным изданием в России. Особенно ценились приложения к журналу — олеографии и хромолитографии с картин русских художников. А тут, в Ниве, — десятки репродукций, истинная красота, целый художественный мир!
Маркс посещал художественные выставки, знакомился с художниками, поддерживал с ними деловые и приятельские контакты.
С Юлием Клевером у издателя сложились добрые отношения. Художник в свою очередь понимал, что Нива дает ему возможность «завоевать» всю Россию, и с удовольствием соглашался на публикацию репродукций со своих картин.
По мнению искусствоведов, он избежал в этой картине мелочности и повествовательности, нередких в пейзажной живописи 1870-х годов. Ему было достаточно немногого — нескольких деревьев, мрака в глубине и интенсивно-зеленой сочной травы на первом плане. Подобная немногословность при полноте выражения еще не стала обычной в русской пейзажной живописи на грани 1870-х и 1880-х годов.
Правда, скептики ворчали, что поиски Юлия Клевера — в прошлом, он успокоился и давно уже не выходит из мастерской за новыми впечатлениями. Но они были не правы. Этюды пейзажиста, написанные точно и живо, ценились художниками и знатоками. В этих произведениях художник добивался тонкой передачи состояний природы и живописной отработанности. В Третьяковской галерее есть этюд Клевера Мелколесье (1878), который может служить этому примером.
Этюд Иллюминация Кремля из-за Москвы-реки вечером 15 мая 1883 года тоже был написал с подъемом и живописно. Похвалы вызвала и та поэтическая чуткость, с какой Клевер в 1886 году дважды написал Развалины монастыря Св. Бриггиты близ Ревеля.

Красная Шапочка. 1887 Новгородский государственный объединенный музей — заповедник

В них узловатые стволы старых деревьев вздымались над болотом, осенними лужами или сугробами снега и очерчивались на фоне огненного заката. Контрасты ближнего и дальнего планов, эффекты красочных сочетаний, подчеркнутый рельеф форм первого плана — все это обостряло интерес к картинам, приводило зрителей в изумление.
В полотнах Клевера многие находили нечто необычное, невиданное и волновавшее, чего недоставало произведениям других известных пейзажистов той эпохи. Пейзажи Клевера были темпераментнее, чем зимние виды А.И. Мещерского, изобретательнее, чем композиции Е.Е. Волкова, М.К. Клодта, В.Д. Орловского. Ближе к Клеверу стоял Р.Г. Судковский: недаром они выступали на совместных выставках.
Сильнейшим соперником Юлия Клевера был Шишкин, правдивый и глубокий живописец. Но этому вдумчивому сказителю пейзажа Клевер противопоставлял свою творческую индивидуальность и волевой напор.
Первая из них являлась вариантом Лесной глуши, в котором фигуру девочки написал молодой художник А.Н. Новоскольцев. Клевер так много работал, что иногда прибегал к помощи других живописцев. Подобным образом поступали в разные времена и другие его предшественники.
В другой картине, Лес призраков, деревья, видимые при луне туманной ночью, превращались в скопище чудовищ. Кому-то эта работа очень нравилась, другие говорили, что она оставляет странное впечатление.
Кстати, в этом случае, как и с Красной Шапочкой, Юлий Клевер прибег к посторонней помощи.
Сам Клевер с увлечением работал над своими художественными фантазиями: он любил сказки и даже сочинял их для своих детей, которых у художника было трое.
Когда наступал вечер, Юлий Юльевич часто сидел в гостиной за чашкой чаю, а дети устраивались рядом и просили:
Папа, давай про лешего… Нет, про царя Салтана… А помнишь, ты рассказывал, что у тебя в детстве был волшебный дуб?
Да, в самом деле, был такой дуб, — живо откликался Юлий Юльевич. — И рос он в саду около дома, где я жил с родителями. Когда темнело, я тихонько подкрадывался к окну и выглядывал из-за шторы.
Ой! — восторженно кричали дети. — Что ты видел, папа?!
Эту историю Клевер рассказывал дочке и сыновьям десятки раз, но они не уставали ее слушать.
Я видел два золотистых глаза. Очень красивых. Догадайтесь, чьи они были?
Это душа дуба на тебя смотрела! — радостно кричали дети…
Начав привлекать помощников, Юлий Клевер не скрывал их участия в своих работах, к молодым художникам относился с неподдельной теплотой и всегда был готов поддержать их. Старые мастера советского искусства Н.С. Самокиш и П.Д. Бучкин рассказали в своих воспоминаниях о понимании Клевером молодежи.
Николай Семенович Самокиш учился в петербургской Академии художеств. С 1886 по 1889 год был ее пенсионером в Париже. Затем стал профессором петербургской Академии, руководил там батальным классом с 1913 по 1918 год.
Страстью Самокиша были лошади, поэтому он известен как замечательный батальный живописец, развивший традиции русской батальной живописи второй половины XIX — начала XX века. В советское время Самокиш стал певцом побед Красной Армии.

Закат солнца зимой. 1887 Клевер Донецкий областной художественный музей

И однажды Петр Бучкин, слышавший от разных людей об особенном живописном приеме Клевера, переступил порог заветной мастерской. Молодого человека встретил невысокий старик с очень живыми глазами. Во рту у него торчала сигара. После нескольких дней общения Бучкин понял: сигара — неизменная спутница Клевера. Увы, мастер курил постоянно.
Что вам нужно от меня? — спросил Клевер.
Поучиться, — ответил Бучкин.
Юлий Юльевич рассмеялся:
Как это странно, ведь вы, молодые, нас не признаете! Мы для вас отжившие люди, уже ни к чему не годные.
Это не так. Если бы я считал, что ваш опыт — пустое, я бы к вам не пришел, — взволнованно сказал Петр Бучкин.
А Клевер снова рассмеялся:
Странные вещи на свете происходят! Ну, ладно, будем учиться. Покажу, что умею. Приходите завтра утром.
Наутро Юлий Юльевич провел Петра Бучкина в небольшую, с одним окном комнату. На мольберте стоял чистый холст, рядом — кресло и две табуретки. Клевер вынул из шкафчика бутылку коньяку и две маленькие ликерные рюмочки. Следом появились два блюдца — одно с моченой клюквой, другое с моченой брусникой.
Старый художник лукаво сощурил глаза:
Желаете?

Рыбак . 1878 Козьмодемьянский художественно исторический музей имени А.В . Григорьева

Теперь смущенно засмеялся Бучкин.
Но Юлий Юльевич подбодрил своего добровольного ученика:
Ничего, молодой человек, это картина любит. Не надо пьянствовать, а маленький глоток хорошего вина бодрит. Давайте для начала.
Так и пошло: во время пребывания Бучкина у Клевера старый мастер изредка делал маленький глоток, закусывая несколькими ягодками клюквы или брусники.
Свой первый урок Клевер начал небольшим монологом.
Прежде всего я начинаю рисовать углем всю композицию картины.
Старый художник уже трясущейся рукой изобразил запущенный парк с прудом и с корявой березкой на первом плане. Но на удивление движения его были четки, без запинки, а рисунок выполнен с большим мастерством. Как вспоминал потом Бучкин, этот рисунок углем был законченным произведением.
Клевер засмеялся:
Ну как, молодой человек, умею я рисовать? Следующий урок в это же время.
Клевер и Бучкин встречались еще несколько дней.

Когда Юлий Юльевич принялся прописывать полотно красками, Петр Бучкин внимательно разглядывал руку художника. Пальцы его были узловаты, ревматичны, и рука походила на култышку. Кисть в руке Клевер держал торчком.
В последнюю встречу Юлий Юльевич поразил ученика необычным техническим приемом. «Клевер снял хорошо просохшую картину и положил ее на две табуретки, — вспоминал Петр Николаевич Бучкин. — Взял бутылку с дегтеобразной жидкостью — заранее им приготовленной смесью быстросохнущего лака с краской, — нанес на картину и быстро растер тряпкой по всему холсту. Картина приобрела общий тон, смягчивший все резко и густо положенные краски. Налитая жидкость затянула жесткий, проборожденный кистью красочный густой слой и легла местами, в складках краски, неповторимым полутоном. Затем он начал протирать чистой тряпкой отдельные места, где хотел усилить свет, а местами дополнял тона и выписывал детали кистью уже поверх сделанного. Картина получила законченный вид».
Ну вот, молодой человек, так нас учили, — улыбнулся Юлий Юльевич. — Это не моя выдумка, так работали все старые мастера: Рембрандт, Рубенс, Мендель, это старая школа. Вы уж придумывайте свое, это ваше дело, а мы вот так умеем.
Уроки мастерства были закончены. Клевер и Бучкин дружески расстались.
Юлий Юльевич, — говорили приятели, — вы так легко относитесь к деньгам. Просто не знаете им счета.
Деньги — такой материал, который всегда можно добыть, — без всякой рисовки говорил Юлий Клевер. — Надо только много работать, любить работать.

В поле. Государственный Владимира-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник

Художник позволял себе романтические «выкрутасы». В Петербурге долго обсуждали случай, который поверг многих в изумление и негодование. Эта поездка — с шампанским, шутками, песнями, обильным ужином в ресторане судна — запомнилась многим как незабываемое на всю жизнь событие. Правда, злопыхатели поговаривали, что эта идея разорила художника. Впрочем, как был Юлий Юльевич оптимистом, так им и остался. «Морская эпопея» не отразилась на его отношении к жизни.
Была у Юлия Юльевича Клевера одна страсть. Точно так же, как верил художник в творческий успех, он верил в удачу за карточным столом.
размеренно, чинно, под монотонный бой городских часов. Юлий Юльевич тосковал по России и много думал.
Для детей художника это решение стало радостным событием: путешествовать, получать новые впечатления! А для Юлия Юльевича отъезд из России послужил нешуточным уроком.
Семь лет прожил Клевер в Германии. Но воздух Германии был другим. Деревья здесь шумели не так, как на родине. Удали и бесшабашности русской здесь не было.
Выйдя из вагона, Юлий Юльевич все время отворачивал от родных лицо — стеснялся показать слезы. Но жена и дети Клевера и без того знали: художник искренно растроган и безмерно счастлив.
Юлий Юльевич опустил в цветы лицо. Ах, до чего сладко пахнут цветы России!
Надо было начинать жить в новой России, налаживать новые контакты, восстанавливать старые связи. Клевер не хотел верить, что его забыли, почему-то ощущал потребность высказать публике мысли о себе и своем творчестве. Поэтому напечатал в распространенной Петербургской газете большую, полную откровенных признаний статью, озаглавленную Исповедь Юлия Клевера.
Зачем художник решился на публичную исповедь? Наверное, причин тут несколько, но, прежде всего, было решение ступить на новую дорогу в творчестве и желание напомнить публике о своем существовании. Как известно, время уносит в Лету и более громкие имена, а за семь лет разлуки Россия могла и забыть, что у нее есть такой жизнелюбивый сын — Юлий Клевер.
«Наверное, это был сон — великие князья и княгини, квартира от Академии, пароход, плывущий по морю встречать рассвет», — с улыбкой думал старый мастер.
День рождения этого общества 19 февраля 1910 года. Помещалось оно в Петрограде, на улице Гоголя (бывшей Малой Морской), в доме № 17, в восьмикомнатной квартире, прекрасно обставленной, с превосходной библиотекой.
Это общество долгое время помогало держаться «на плаву» художникам, которые не уехали за границу. После революции 1917 года некоторые творцы родину покинули, другие уехали из Петрограда в более хлебные места, испугавшись «продовольственных затруднений».

Зима 1876

Вообще город стал пустеть: иностранная интервенция сдавила Советскую Россию со всех сторон, хозяйственная жизнь страны нарушилась, началась разруха. Однако Общество имени А.И. Куинджи не прекращало своей деятельности. Небольшая горсточка художников ежедневно продолжала собираться. Работали над оформлением революционных празднеств, делали плакаты, книжные иллюстрации. Рисовали друг друга, занимались в библиотеке, писали небольшие картины на темы из окружающей жизни. Правда, картины невеселые, темами были голод, холод, темнота, дежурства у ворот дома, пустые улицы, добывание топлива. Было очень трудно.
В зимнее время, когда замерзал водопровод, вечерами на столе в Обществе художников имени А.И. Куинджи неизменно стоял кипящий самовар. Каким-то образом художники находили средства к существованию. Как ни странно, был даже спрос на произведения искусства. Живописцы обменивали свои работы на кулек пшена или бутылку керосина, на несколько кусков сахара, картошку.
В это трудное время художники всеми силами оберегали свое общество. В помещении поддерживались чистота и порядок. Сохранялась вся обстановка и картины А.И. Куинджи. Часто на улицу Гоголя заглядывали друзья-артисты: они проводили с художниками время при свете маленькой коптилки, так как электричества не было.
В кружке оставшихся художников всегда было бодрое настроение. Отпраздновали даже два юбилея: Ю.Ю. Клевера и М.М. Далькевича. Неописуемый восторг в этих застольях вызвала горячая картошка — небывалая по тем временам роскошь.
Юлий Юльевич Клевер умер 4 декабря 1924 года.
Он не образовал школы, но его дети тоже стали художниками.
Старшая из них — Мария Юльевна писала пейзажи и натюрморты, с любовью изображая цветы русских полей и садов.
Юлий Юльевич Клевер-сын стал мастером натюрморта.
Младший сын Оскар Юльевич сначала выступал как художник в Передвижном театре, затем (с 1924 года) в Государственном агитационном театре, потом — в других, вплоть до народных театров наших дней. Он иллюстрировал М.Е. Салтыкова-Щедрина и много лет с особой увлеченностью работал над сюжетами сказок Ганса-Христиана Андерсена.
А значит, когда-то, будучи упрямым юношей, Юлий Юльевич Клевер правильно выбрал творческий путь.