Статьи

 

Главный дирижер страны завтра отметит 60-й день рождения. К этому дню он приготовил себе роскошный подарок, которого ждал десятилетиями, — открытие нового здания Мариинского театра. Накануне двойного праздника Валерий Гергиев рассказал обозревателю «Известий» о будущем своего любимого оркестра, двух российских театрах-гигантах и хлебе с маслом.

— Мариинский оркестр уже способен обеспечить 2–3 спектакля или концерта, идущих одновременно на разных площадках. Теперь вы набираете полноценный новый оркестр?

— Нет, просто в каждой оркестровой группе появится еще несколько музыкантов. Конечно, «несколько» везде варьируется: туб мы возьмем 1–2, валторн — 3–5, виолончелей — 9–10. Это существенное пополнение.

— Сколько всего оркестрантов будет в Мариинском театре?

— Официальная цифра уже сейчас составит более 200 человек. Но сразу в штат попадут немногие. Остальных будем оформлять по мере их вхождения в репертуар и подтверждения квалификации. Есть очень хорошие ребята, есть абсолютно неопытные, но очень перспективные. Я предпочитаю работать с молодыми, с самого старта давать им красочные, тембральные, общемузыкантские установки. Давать возможность слышать оркестр вокруг себя и привыкать к его манере. Ведь у Мариинского оркестра своя манера, он не играет, как все.

— Как вы формируете из этого огромного числа оркестрантов коллективы для конкретных спектаклей, концертов, гастролей?

— У музыкантов есть распределение задач. Какая-то часть оркестра играет балеты, другая — симфонические гастроли, третья совмещает оперные и балетные спектакли. Каждая часть оркестра находится в «своем» репертуаре.

— Недавно вы дали согласие возглавить оркестр Мюнхенской филармонии. Вы начнете с ним работать, когда контракт с Лондонским симфоническим закончится?

— Это же будет очень нескоро. Только осенью 2015 года я начну работу в Мюнхене, хотя этот оркестр мне хорошо знаком. В сезоне-2015/16 я еще много времени проведу с Лондонским оркестром ― в Англии, не на гастролях. Я вообще сокращаю число международных гастролей и с Лондонским, и с Мариинским оркестрами.

— Почему?

— Нет необходимости давать такое количество концертов по всему миру, когда у тебя в городе три зала.

— По какой причине вы выбрали именно Мюнхен? Наверняка ведь были и другие предложения.

— Америка была исключена сразу, потому что совмещать два далеких континента невозможно. А чтобы я добровольно рассматривал возможность расторгнуть отношения с Мариинским театром — это тоже невозможно, потому что здесь мой дом. Тем более что я сам инициировал скорейшее создание нового театра и сам старался как можно жестче и энергичнее держать под контролем хотя бы ту часть процесса, которую художественный руководитель не может игнорировать.

— Что именно вам удалось проконтролировать лично?

— Вопрос удобства для артистов и публики, потрясающие, самые современные расчеты угла зрения, что страшно важно в театре. Есть знаменитые театры, построенные давно, где сотни людей сидят скрючившись, потому что ничего не видят. Но самое главное — как театр будет звучать. На акустическом тесте для журналистов мы намеренно играли самую тихую и самую громкую музыку. Попробовали «поддать» звука, чтобы посмотреть, где предел. Предел есть — зал не жесткий, очень чувствительный. Уже всем понятно, что играть там в агрессивной манере будет не нужно. Медные и ударные будут звучать хорошо, а струнные надо рассаживать. Если бы мы во время теста затеяли рассадку, вы бы два часа наблюдали за тем, как музыканты переходят с места на место. Но без журналистов мы это обязательно сделаем.

— До открытия?

— Конечно.

— Александр Белинский сказал «Известиям», что корень проблем Большого театра — в отсутствии сильного художественного лидера. Вы согласны?

— Мне кажется, что все проблемы Большого, или Мариинского, или «Метрополитен-оперы», или любого другого театра обычно бывают связаны с отсутствием яркого лидера. А является ли этот лидер дирижером, генеральным менеджером или режиссером — это уже вопрос отдельно взятых стран, городов, театров. В нашей стране и Большой, и Мариинский находятся в относительно новой ситуации. Большой театр вновь обрел историческое здание. Мы все еще абсолютно комфортно чувствуем себя в историческом здании, но сами, по своей инициативе обзавелись шикарным концертным залом и открываем еще один театр. Это вызов для нас. Для Большого, наверное, возвращение на историческую сцену ― тоже вызов. Они тоже должны на вызовы отвечать. Я, кстати, всегда сопереживал Большому.

— Ослабление Большого в каком-то смысле выгодно Мариинскому?

— Если вы посмотрите на реальное положение музыкально-театральной России в мире, то, как бы ни поднимались театры в регионах (чего я искренне желаю своим коллегам ― им труднее, чем нам), это всегда будет полет огромной птицы, у которой два крыла, Большой и Мариинский. И когда одно крыло подбито, хуже всем. Задолго до нас, во времена Чайковского, Мусоргского, когда подрастал мальчонкой Стравинский, уже были два театра-гиганта. Да, столица была в Петербурге. Да, она переместилась в Москву. Но театры не зависели только от местоположения царя. Так исторически сложилось, что у нас две культурные столицы. В Великобритании одна, во Франции одна, а у нас две. В Германии Берлин и Мюнхен последние сто лет умудряются немножко возвышаться над остальными городами ― в этом плане Германия похожа на нас. Плохо для нас другое: у нас нет своих Кельна, Штутгарта, Дрездена, Дюссельдорфа, Лейпцига.

— И не появятся?

— Потенциально они должны появиться в Новосибирске, Екатеринбурге, Перми. Вот в Пермь, например, пришел губернатор-меценат, тут же появились деньги. Много хорошего, но рядом и настораживающие сигналы: от одних деньги забирают, другим отдают. Один коллектив ослабляет другие. Как в Москве: появился оркестр Плетнёва, потом другие оркестры. Но они ведь не на пустом месте возникли ― они ослабили своим появлением некогда суперукомплектованные Большой театр, Госоркестр. Кончилось трагедией: мы потеряли Евгения Светланова. Михаил Швыдкой его просто уволил. И тут нечем хвастать перед миром — таких дирижеров-то не сыщешь.

— Как вы думаете, трагедия, произошедшая с Сергеем Филиным, могла бы случиться в Мариинском?

— Не могу ничего сказать, потому что я человек немножко суеверный. Хотел бы верить, что нет. Это совершенно ужасная история. И стыд, и позор, и жаль очень человека, который пострадал, и есть тому причины. Связаны они далеко не с искусством — скорее всего, с переделом сфер влияния в продаже билетов. Все решают деньги, алчность, жадность — беспредельный, граничащий с криминальным аппетит ловкачей, зарабатывающих рядом с гигантскими организациями с мировой репутацией.

— Журнал Forbes регулярно включает вас в список богатейших людей российского шоу-бизнеса. Как вы реагируете?

— Я не отношусь к сфере шоу-бизнеса, поэтому никак не реагирую. В 1977 году я неожиданно заработал немалый приз на конкурсе Караяна. В 1984-м стал выступать в так называемых западных странах. Уже с 1988–1989 годов я почти не обращал внимания на проблемы хлеба, и даже хлеба с маслом, и даже с маслом и икрой — потому что возглавил Кировский театр. Это была без преувеличения самая высокооплачиваемая должность в СССР. Если вы главный дирижер Кировского или Большого, вы получали 900 рублей, а если еще и руководитель художественного совета — я был им с первого года, — то 1,2 тыс. рублей. Вот тогда меня надо было включать в список Forbes. Потому что в огромной, в самой большой стране в мире никто таких денег не получал.

— В сфере культуры или вообще?

— Я получал больше, чем министры. Ну, я не интересовался зарплатой Горбачёва. Было мне тогда 34 года. С тех пор я не особенно задумываюсь на тему денег. Часто выступаю бесплатно, часто выступаю за высокие гонорары. Ведь появление известного музыканта за пультом того или иного оркестра всегда связано с задачей продать билеты. Я выступаю не во всех странах — может быть, меня меньше знают в Бразилии, Новой Зеландии, Мексике, Норвегии. Страшно давно не был в Норвегии. Но примерно в сотне стран меня знают неплохо. А это значит, что мое появление является какой-то гарантией понижения финансовых рисков.

— А риски велики? Классическая музыка на Западе не продается?

— Сегодня вся мировая сфера культурного управления находится в состоянии сильного напряжения. Непродажа зала влечет за собой очень серьезные последствия. А продать, скажем, «Метрополитен-оперу» даже на 80% очень трудно. Продать три площадки Мариинского театра, думаю, будет нам по силам, но это не покажется небрежно-легким занятием. Надо будет много думать и много работать.