Статьи

В начале XX столетия Москву часто называли «сердцем России», тогда же она превратилась и в центр русской благотворительности. В годы русско-японской и первой мировой войн создавалось много новых общин сестер милосердия, куда поступали представительницы всех сословий дореволюционной России. (Первая же подобная община, Никольская, возникла еще в 1848 году.) Среди уставов общин сестер милосердия - устав Марфо-Мариинской обители, открывшейся 10 (по старому стилю) февраля 1909 года, - уникальный памятник истории культуры. Единственным аналогом ему является устав ордена Милосердия, учрежденный матерью Терезой, лауреатом Нобелевской премии мира, и деятельность сестер милосердия Марфо-Мариинской обители заслуживает признания как одно из высших достижений в летописи русской благотворительности.

Знаком нравственного очищения общества восприняли современники открытие Марфо-Мариинской обители. «Великое начинание в Москве» - так философ В. Розанов озаглавил статью, посвященную этому событию. С 1909 по 1926 год обитель воспитала 105 сестер милосердия.

В трудные годы эти женщины, как писал художник Михаил Васильевич Нестеров, смогли «подать людям вовремя не камни, хотя бы и самоцветные, а хлеб живой»[1]. И до сегодняшнего дня в зданиях обители продолжается служба милосердия - здесь работает городская поликлиника № 68, старейшее медицинское учреждение. Отсчет его истории начался в октябре 1907 года, когда был открыт лазарет для раненых.

Нестеров   называет   Марфо-Мариинскую обитель «единственной в своем роде»[2], как и церковь Покрова - храм увечных воинов, созданный в 1908-1912 годах по проекту архитектора Алексея Викторовича Щусева. Нестеров благодарил В. Розанова за то, что в своем очерке он обратил «внимание общества в сторону новой прекрасной идеи человека, которому Бог дал талант быть вдохновенно-доброй и возможность по исключительным своим условиям выразить свою идею активно»[3]. Слова эти, прежде всего, относятся к основательнице обители, великой княгине Елизавете Федоровне Романовой (1864-1918). Не случайно и «самый московский рассказ» Ивана Алексеевича Бунина «Чистый понедельник» завершают слова, посвященные настоятельнице и сестрам милосердия Марфо-Мариинской обители: «...белая вереница поющих, с огоньком свечек у лиц, инокинь или сестер, - уже не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-то очень внимательно смотрел на них»[4]. Бунин создал рассказ в эмиграции, в 1944 году, оставив в одну из бессонных ночей такую строку: «Благодарю Бога, что он дал мне возможность написать «Чистый понедельник»[5].

Местонахождение архива обители неизвестно, вот почему о художественной ценности ее памятников пишут гораздо чаще, чем о благотворительной деятельности. Поиск архива необходимо продолжить, хотя отдельные документы обнаружены в фондах ЦГАОР СССР, ЦГВИА СССР, ОР ГБЛ, ГИН ТА, ЦГИА г. Москвы. Ознакомление с историей Марфо-Мариинской обители милосердия позволит подробнее показать малоизвестные документы дореволюционной России.

Долгие годы занимаясь благотворительностью, Александра Николаевна Нарышкина была убеждена в том, что «главная заслуга в этом деле милосердия принадлежит, несомненно, тем, кто оказал материальное содействие»[6]. Предоставление средств для создания Марфо-Мариинской обители и строительства храма, разработка устава были результатом самоотверженного труда ее основательницы, великой княгини Елизаветы Федоровны Романовой, вдовы московского генерал-губернатора, великого князя Сергея Александровича (1857-1905). Обитель была сооружена на земле, составляющей личную собственность великой княгини, и пользовалась правами не монастыря, а общины сестер милосердия.

Великая княгиня Елизавета Федоровна.

Фото 1893 года Великая княгиня Елизавета Федоровна.

Фотограф Карл Фишер. 1910 год

Из документов архивов следует, что ко времени создания обители Елизавета Федоровна возглавляла большинство благотворительных и художественных обществ Москвы. В январе 1892 года она основала Елизаветинское благотворительное общество «украшение Москвы», «цвет христианского милосердия и просвещения». За четверть века через общество прошло девять тысяч детских судеб, многие воспитанники смогли получить образование, профессию, начали самостоятельную жизнь. В ведении Елизаветы Федоровны находились дом детских трудовых артелей, Московский совет детских приютов, вакансии в котором во время первой мировой войны распределялись созданным великой княгиней Елизаветинским комитетом по оказанию помощи семьям лиц, призванных на войну.

Пожизненным председателем Московского отделения Российского Общества Красного Креста (РОКК) Елизавета Федоровна состояла с 1905 года (эта миссия была принята ею после гибели мужа, как и обязанности председателя Православного Палестинского Общества). В ежедневное служение великой княгини входит и деятельная помощь Иверской общине РОКК, Meдико-Филантропическому обществу, Московскому обществу помощи погорельцам, Дамскому комитету РОКК, Елизаветинской общине сестер милосердия РОКК (в Петербурге)...

В начале русско-японской войны великая княгиня открыла в Большом Кремлевском дворце склад по сбору пожертвований на помощь раненым и нуждающимся. Складское дело не имело прецедентов в деятельности Красного Креста, и потому пришлось создавать всю организацию с самого начала. Новым видом благотворительности стало бесплатное размещение больных и раненых, вернувшихся с войны.

В апреле 1905 года в Москву прибывало от 1 до 3 поездов в сутки с ранеными и больными (до 500 - 600 человек). С 5 по 25 апреля удалось разместить 3470 нижних чинов. При Исполнительной комиссии была учреждена подкомиссия для приискания мест и занятий воинам. Она работала по адресу: Волхонка, № 14, дом Художественного общества, напротив храма Христа Спасителя. Комиссия по размещению воинов состояла при «Особом комитете Ея Императорского Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны». Комитет распространял свою деятельность на всю Россию, за исключением Петроградской губернии и Финляндии, он представлял собой мощную сложившуюся организацию, имеющую свои учреждения - губернские и уездные. Всего под началом комитета было 807 лазаретов в различных губерниях. На его попечении перебывало 25 535 нижних чинов и 1350 офицеров[7].

Чуждая малейшего властолюбия, тщеславия, великая княгиня сердцем угадывала обездоленных и шла им навстречу, неся покой и надежду. В 1908 году во Всехсвятском было освящено Сергиево-Елизаветинское трудовое убежище для увечных воинов.

Деятельность Елизаветы Федоровны послужила энергичным толчком, пробудившим патриотические силы в период русско-японской войны. В это время отмечалось разное отношение к происходящему в России. Александр Бенуа писал: «...мы, художники, что греха таить, просто не были озабочены войной, не интересовались... Прочтешь очередные военные телеграммы и успокоишься, а иной раз даже и не прочтешь»[8]. Другие, как доктор медицины Евгений Сергеевич Боткин, чувствовали свою вину перед русским солдатом: «Нет, с высоко поднятой головой должен вернуться в отчизну русский воин, и родина должна склонить перед ним голову, голову повинную, что покинула его на далекой чужбине, что предоставила ему одному расхлебывать кашу...»[9].

Владимир Федорович Джунковский (1865-1938), московский генерал-губернатор, вспоминал:

«Во время Декабрьского вооруженного восстания великой княгини Елизаветы Федоровны в Москве не было, она находилась в Царском Селе. Генерал-адъютант Дубасов специальными депешами на имя Николая II откладывал приезд ее в Москву. Великая княгиня была крайне огорчена этим. Ее тянуло в Москву, к деятельности, к оказанию помощи нуждающимся, бедствующим... 23 декабря я получил письмо, полное самоотвержения и душевного благородства: «Я нахожу, что он (Дубасов) кругом не прав - он ведь не может знать, как и чем я буду заниматься, а в таком случае нет причины, чтобы я не оставалась здесь еще месяцы, т. к. из-за Думы беспорядки обязательно возобновятся. Революция не может кончиться со дня на день, она может только ухудшиться или сделаться хронической, что, по всей вероятности, и будет. Я себя чувствую за границей, я порываю связь с Москвой, а между тем мой долг заняться теперь помощью несчастным жертвам восстания. Я попросту считаю себя «подлой», оставаясь здесь, предпочитаю быть убитой первым случайным выстрелом из какого-нибудь окна, чем сидеть тут сложа руки.

Я покинула свой пост, как всегда, чтобы принести поздравление 6 декабря[10] - - потом немыслимо вернуться, было бы глупо причинять властям лишние осложнения. Теперь я должна вернуться 26-го - я осталась, чтобы встретить праздник Рождества, - это нормально, но дальше не имеет уже смысла, и Москва настоящая - не анархисты - меня не поймут, если я не вернусь, и будут правы; покажите это письмо Джунковскому, он может объяснить Дубасову, что я снимаю с него всякую ответственность. Я принадлежу Москве. Оставаясь еще, как я уже говорила, я порываю нить со всеми бедными и закрепляю за собой слово «подлая». Пошлите это письмо Джуну[11], человеку долга, который, думаю, знает Москву. Не надо бояться смерти, надо бояться жить. Я понимаю Дубасова, но он меня не понимает, т. к. меня не знает. Я благословляю его энергию, его труды.

 

Как только я получил это письмо, тотчас переговорил с Дубасовым, который и дал согласие на приезд ее высочества. Вел. кн. 26-го декабря возвратилась в Москву и ушла вся в дела благотворения, помощи ближнему и заботе о раненых, наполнявших устроенный ею лазарет»[12].

В дневнике четырнадцатилетнего великого князя Дмитрия Павловича отразилась жизнь великой княгини, его родной тети и воспитательницы[13]. Приведем отрывки из этих детских записей, сохранив чарующую безыскусность подлинника.

«3 февраля (1906 г. Москва. - Л. М.). ...Потом поехали в лазарет, где и пробыли до завтрака. Нельзя сказать, что было очень весело, но мы, т. е. я, туда езжу только для того, чтобы доставить Тете удовольствие. Она приехала нас встречать на вокзале, было очень трогательно[14].

2 марта. Мария[15]поехала в общину, я не понимаю, какое это удовольствие ездить в лазареты, гошпиталя, больницы и т. п., ужасно скучно, я никогда не знаю, что говорить, и стоишь перед больным как дурак, не зная, что спросить и что сказать, еще с ранеными солдатами туда сюда, с офицерами уж хуже, а с такими же городскими больными это совсем плохо[16].

8 марта, среда. Разговоры не были особенные, все больше про солдат. Тетя уедет в воскресенье[17].

9 марта. ...Она (Мария. - Л. М.) с Тетей ничего особенного не говорила, и что всего удивительнее, то, что ничего про лазарет[18].

25 мая, Петергоф. Завтра нас берет Тетя наконец в Ильинское[19], я туда рад поехать, но от сюда прямо страшно жалко. Что думать о завтрашнем дне не хочется. В Ильинском везде солдаты раненые-любимцы. Тетя дошла до того, что катается с ними в лодке и они поют песни, я щитаю, что это не прилично. В парке солдаты, у ангела солдаты, на лодке солдаты, да что это в самом деле, все, все, все отравлено и переполнено, вместо 12 солд., как было в прошлом году их 28, в свижском доме три, потом в той даче, где жил Жозеф, тоже солдаты, и потом в старом лазарете[20].

26 мая, пятница. (Тетя. - Л. М.) ...как всегда возится и думает о солдатах - Захарченке[21].

28 мая. Воскресенье (Ильинское. - Л. М.). ...в половине первого тетя поехала в Москву на комитет[22].

19 июня, понедельник (Ильинское. -Л. М.). Мы все эти дни ловили рыбу на одном месте за трастниками, и конечно, как только солдаты узнали об этом месте, то поехали ночью туда и поймали 80-сят и после этого вот уж два дня, что не ловится там[23]. Крым. 11 сентября 1907. Тетя даже и сюда привизла двух раненых, которые после жили в Алупке в найнетых комнатах. Эти солдаты тут только мучатся, а вовсе не поправляются, когда мы едем по пути в Алупку то всегда им кланяемся[24].

25 сентября 1907, вторник. Крым. К завтраку приехал доктор Никитин[25], который оставался совсем недолго. Он и приезжал только проститься[26].

13 октября 1907. Москва. Мы перед обедом поехали на минутку в лазарет, а потом мы погуляли[27].»

Последние строки, приводимые из дневника, относятся к лазарету, организованному великой княгиней на Большой Ордынке. В мае 1907 года она купила усадьбу, принадлежавшую ранее купцам Соловьевым (Константин Макарович Соловьев был известным библиофилом, собирателем книг по истории и культуре России). В зданиях усадьбы в том же году в октябре княгиня открыла лазарет для раненых.

18 октября 1907 года Елизавета Федоровна пишет племяннице, великой княжне Ольге Николаевне: «Я надеюсь, что через неделю мой новый лазарет будет готов и мои солдатики могут там жить и поправляться - хотелось бы тебе все показать, зная, как ты всегда говоришь, что хотела бы быть сестрою милосердия»[28].

Той же осенью М. В. Нестеров в письме к Александру Андреевичу Турыгину сообщает: «На днях я представлялся вел. княгине в Москве (на месте будущей общины за Москвой-рекой в старом саду большой полуторадесятинной усадьбы). Представлял предварительные свои планы, которые были все приняты с самым лучшим чувством», «...еще во время выставки в Москве мне вел. кн. Елизавета Федоровна предложила через фон Мекка принять на себя роспись храма, который она намерена построить при общине, ею учреждаемой в Москве», «...община во имя Марии и Марфы и храм во имя Покрова при ней воздвигаются на личные средства вел, княгини»[29].

Письма художников о Елизавете Федоровне - один из достоверных источников, и нельзя согласиться с составителями комментариев к эпистолярному наследию Валентина Александровича Серова, что «современники приписывали этой княгине любовь к искусству и высокие нравственные качества»[30].

Исключительную душевность, доброту, милосердие с детства привила великой княгине ее мать, Алиса Гессенская, прожившая всего 35 лет, но оставившая глубокую память в сердцах своих соотечественников. В знак благодарности жители Дармштадта возвели памятник «Алиса - незабвенная великая герцогиня». Деньги на него были собраны горожанами, для которых Алиса Гессенская создала несколько благотворительных обществ и сама участвовала в их работе.

 

На закладку соборного храма Покрова - памятника увечным воинам 22 мая 1908 года (день Вознесения Господня) приехали: сестра великой княгини Елизаветы Федоровны принцесса Виктория Баттенбергская, ее дочь - принцесса Луиза, греческий королевич Андрей с супругой, королевной Алисой, дочерью принцессы Виктории Баттенбергской (Государыня императрица Александра Федоровна, великая княгиня Елизавета Федоровна, принцесса Виктория Баттенбергская и принцесса Ирина Прусская по матери принцессе Алисе Гессенской приходились родными внучками английской королеве Виктории).

20 ноября 1908 года был утвержден устав Марфо-Мариинской обители, которая «имеет целью трудом сестер <...> и иными возможными способами помогать в духе чистого христианства больным и бедным и оказывать помощь и утешение страждущим и находящимся в горе и скорби». «Устав ставил только одно условие: где бы ни работали сестры, как бы далеко они ни раскидались по лицу русской земли, Московская обитель Милосердия должна непременно оставаться их «духовным центром, своего рода семейным очагом, откуда оне получают управление и поддержку, и куда по временам могут возвращаться для нравственного отдыха и обновления сил», «.. .с чисто церковной точки зрения успехов в народе и обществе, и, наконец, скажем полнее и смелее, спасения православия - начинание в. к. Е. Ф. несет такие обещания, каких поистине никто еще церкви не приносил пока»[31].

Несмотря на скептицизм отдельных представителей семьи дома Романовых, деятельность Марфо-Мариинской обители не прерывалась. Обитель открылась 10 февраля 1909 года, а 12 (25) марта великий князь Павел Александрович писал М. А. Васильчиковой, что Елизавета Федоровна «уже переехала в свою «обитель милосердия», которой предсказывают полную неудачу. Времена выдались особенно тяжелые»[32].

9 сентября состоялось освящение больничной домовой церкви Марфы и Марии, а полгода спустя, 9 апреля, в ней были посвящены 16 сестер милосердия и великая княгиня. В обители существовала больница, где работал выдающийся хирург Ф. И. Березкин и многие доктора медицины. Больница считалась лучшей в Москве. В амбулатории для бедных безвозмездно работали 34 врача в неделю. Основной задачей сестер было посещение больных и бедных. В 1912 году в обители состояло 60 сестер милосердия, в 1918-м - 105. Начинающие, «испытуемые», сестры здесь же получали медицинское образование. Они прослушивали курс лекций, сдавали экзамены. По внутренним болезням и уходу за больными занятия вел врач обители А. И. Никитин, лекции по гигиене читал доктор А. А. Корнилов, по анатомии - врач А. И. Руднев и доктор А. Н. Мясоедов, по хирургии - доктор Ф. И. Березкин, массаж преподавала Ю. Н. Чернавская. Аптекой заведовал Ф. М. Стокялло. Лекарства отпускались с уступкой, а бедным - бесплатно.

Для служения в обители многих сестер пригласила сама великая княгиня. Так, Елена Андреевна Оленина и княжна Татьяна Александровна Голицына были знакомы с ней по работе в Кремлевском складе РОКК.

Удивительна судьба одной из сестер, Александры Владимировны Медведниковой. В 1941 году она была репрессирована (многие сестры стали первыми жертвами НКВД уже в 1926 году), но до конца жизни она служила милосердию.

Великая княгиня сама высоко ценила труд и звание сестры. Об этом говорят ее письма в Главное управление РОКК, его председателю Алексею Алексеевичу Ильину: «...по рассмотрении сообщенного Вами 10-го минувшего июня «Положения об убежищах сестер милосердия Российского Общества Красного Креста», Я не встречаю с своей стороны препятствий к предполагаемому соединению Убежищ: Мариинского при Комитете «Христианская помощь» и учрежденного в 1901 г. в Троице-Сергиевском посаде и исходатайствованию сохранения за новым воздвигаемым Убежищем наименования «Мариинским». Что же касается до положения об убежищах, то проектируемое примечанием к §15 оного запрещение сестрам носить на платье знак Красного Креста в убежищах, представляется, по моему мнению, нежелательным, ибо нахожу, что лишение заслуженных сестер знака, дарованного им как «символ» служения, которому они отдали свои силы и здоровье, было бы несправедливо.

Вместе с сим Я изъявляю согласие на принятие на Себя в Совете Убежища сестер милосердия, в Троице-Сергиевском посаде, звания Почетной Председательницы, но отнюдь не пожизненной.

К Вам доброжелательная,

Елисавета. 10 августа 1911 г.[33]»

В обители милосердия оказывалась поддержка многим представителям художественной интеллигенции, здесь бывали Николай Голованов, Сергей Есенин, Николай Клюев.

Согласие великой княгини покровительствовать Строгановскому училищу технического рисования в 1901 году вызвало большие надежды на развитие прикладных искусств в России, так как сама Елизавета Федоровна была замечательной художницей, писала иконы, вышивала церковные покровы, расписывала фарфор, резала гравюры, слыла знатоком и коллекционером произведений искусства.

Александра Николаевна Нарышкина, возрождавшая народные промыслы в Тамбовской губернии, писала Екатерине Адольфовне Шнейдер: «...до сего дня не попала к вам; завалена была делом и по ночам писала свои доклады в. к. Елисавете Феодор. Хочу, чтобы она все ясно себе усвоила, и потому ей сжато пишу о всем производстве кустарном. Прилагаю маленький обзор этого промысла для государыни императрицы. Дело это на Руси имеет большое значение, но наши высокие господа мало о народе думают (министры). Если бы В. Княгиня взялась бы за него, то оно было бы вспрыснуто живой водой - ожило бы!»[34]. В 1908 году Никифор Яковлевич Тамонькин, в ту пору студент Строгановского училища, был приглашен Елизаветой Федоровной для выполнения скульптурных работ, резьбы по камню для храма Покрова. Детальная проработка проекта храма проводилась непосредственно в обители, и роль великой княгини в создании архитектурного ансамбля как вдохновительницы всех дел трудно переоценить. Храм был возведен под крышу за пять месяцев, за этот срок Тамонькин выполнил все скульптурное убранство, памятную закладную доску, рельефы на стенах, фонтаны в саду (во многих изданиях, посвященных творчеству А. В. Щусева, эти работы неверно приписываются С. Т. Коненкову). Впоследствии художник был приглашен А. В. Щусевым для строительства Казанского вокзала, и его талант блестяще подтвердился при создании орнаментальных композиций.

В 1914 году по просьбе Елизаветы Федоровны Павел Дмитриевич Корин расписывает подземный храм-усыпальницу. Живопись усыпальницы великой княгине понравилась, и она предложила ему помощь для поездки в Италию, но началась война...

По свидетельству писателя Сергея Михайловича Голицына, на рабочем столе Корина постоянно находились три фотографии - портреты настоятельницы Марфо-Мариинской обители, М. В. Нестерова и А. М. Горького.

М. В. Нестеров преклонялся перед Елизаветой Федоровной. Он участвовал в создании храма Покрова, а во время первой мировой войны семья художника приняла на себя заботу о раненых солдатах, приютив несколько человек в домашнем лазарете.

Во время войны с помощью великой княгини в Москве были открыты многие госпитали (крупнейший - Московского городского кредитного общества, рассчитанный на тысячу человек), курсы сестер милосердия РОКК. Впервые Елизавета Федоровна организовала Комитет по устройству богослужений и собеседований для раненых и команд выздоравливающих. Во Всехсвятском ею было заложено новое воинское кладбище, Братское. Проекты церквей для кладбища она поручила выполнить А. В. Щусеву.

5 мая 1916 года Московская городская дума отметила 25-летие пребывания в Москве великой княгини Елизаветы Федоровны. Многих похвал была удостоена ее благотворительная деятельность, которая «приняла широкий общественный характер, в особенности в период Русско-Японской войны и нынешней»[35].

В. Ф. Джунковский вспоминал: «Действительно, помощь раненым в Москве поставлена была необыкновенно широко. Забывши совершенно личную жизнь, ушедшая от мира Великая Княгиня Елисавета Федоровна была душой всех добрых дел в Москве. К декабрю месяцу 1914 года в Москве было до 800 лазаретов, которые за 5 первых месяцев облегчили страдания сотням тысяч раненых»[36].

В 1914 году в обители на средства Карповых был открыт лазарет первого разряда на 50 раненых, работало отделение для выздоравливающих на 15 человек.

После Февральской революции декретом Временного правительства от 20 сентября 1917 года деятельность именных комитетов была прекращена. Однако работу Московского (Елизаветинского) комитета по оказанию благотворительной помощи семьям лиц, призванных на войну, решили продолжить «с сохранением обязанностей по ведению сего дела за теми лицами, которыми это дело создано и которыми в настоящее время являются его руководители». Это свидетельствовало об огромной пользе, приносимой обществу комитетом.

Чтобы сохранить архитектурное и живописное наследие обители, нужно более внимательно подойти к вопросу постановки ее памятников на государственную охрану. Так, совсем недавно были выявлены объекты садово-паркового искусства, ранее предназначенные в проектах благоустройства к сносу, как временные сооружения. Территория охранной зоны памятника сейчас имеет заповедный режим, благодаря которому восстанавливается редкое растение - фиалка. Ежегодно проводятся экологические субботники, в которых участвуют научно-исследовательский институл «Восход» и средняя школа № 520. Реставрация памятника ландшафтного искусства, ансамбля Марфо-Мариинской обители возможна: сохранились границы территории, на которой был разбит партер, отличавшийся тонким дробным рисунком, характерным для садов начала XX столетия.

Здания обители, где собирались члены многочисленных благотворительных обществ, должны получить статус памятников истории и культуры (ведь великая княгиня была покровительницей Общества артистов императорских театров, Императорского общества садоводства).

Думая о завтрашнем дне, вспомним слова, выбранные М. В. Нестеровым для росписей в храме Покрова: «Будьте милосердны - Мир оставляю вам».

[1] Нестеров М. В. Письма // Избранное. Изд. 2-е. Л., 1988. С. 234.

[2] Указ. соч. С. 247.

[3] Указ. соч. С. 234.

[4] Бунин И. А. Повести и рассказы. М.,1981. С. 365.

[5] Цит.   по:   Новый  мир.   1969.   №  3. С. 211.

[6] ЦГВИА СССР, ф. 12651, оп. 8. д. 104, л. 264. Помощь больным и раненым на Дальнем Востоке. Разная переписка. 18 июля 1906 г. - март 1908 г.

[7] Отчет состоящей при «Особом комитете Ее Император кого Высочества Великой Княгини Елисаветы Феодоровны» исполнительной комиссии по бесплатному размещению больных и раненых воинов, эвакуированных с Дальнего Востока в русско-японскую войну. С 14 июня 1904 г. по 1 апреля 1906 г.

[8] Александр Бенуа. Мои воспоминания: В 5 кн. М., 1980. С. 401.

[9] Д-р Евг. Серг. Боткин. Свет и тени русско-японской войны. 1904-1905 гг. (Из писем к жене). СПб., 1908. С. 401.

[10] День именин императора Николая II.

[11] Джунковскому В. Ф.

[12] ЦГАОР СССР, ф. 826, оп. 1, д. 47, л. 170-171.

[13] После кончины великой княгини Александры Георгиевны, матери Дмитрия Павловича, ее дети воспитывались Елизаветой Федоровной.

[14] ЦГАОР СССР, ф. 644, оп. 1, д. 384, л. 12.

[15] Сестра великого князя Дмитрия Павловича.

[16] ЦГАОР СССР, ф. 644, оп. 1, д. 384, л. 23.

[17] Там же, л. 28.

[18] Там же, л. 28 об.

[19] Подмосковное имение великой княгини Елизаветы Федоровны.

[20] Там же, л. 42.

[21] Там же, л. 43.

[22] Комитет для объединения в Москве благотворительной деятельности,  вызванной событиями на Дальнем  Востоке (Особый Елизаветинский комитет. 1904-1907 гг.). ЦГАОР СССР, ф. 644, оп. 1, д. 384, л. 43 об.

[23] Там же, л. 48-48 об.

[24] Там же, л. 54 об.

[25] А. И. Никитин - будущий врач Марфо-Мариинской обители, доктор медицины.

[26] ЦГАОР СССР, ф. 644, оп. 1, д. 384, л. 74.

[27] Там же, л. 87 об.

[28] ЦГАОР СССР, ф. 673, оп. 1, д. 85, л. 2.

[29] Нестеров М. В. Указ. соч. С. 228.

[30] Валентин Серов в переписке, интервью и документах. Л.,  1985. С. 267.

[31] Розанов В. Великое начинание в Москве // Новое время. 1909. 4-6 марта. С. 4.

[32] ЦГАОР СССР, ф.5849, оп. 1, д. 132, л. 19 об.

[33] ЦГВИА СССР, ф. 12651, оп. 3, д. 269, л. 232.

[34] ЦГАОР СССР, ф. 1115, оп. 1, д. 19, л. 1-2.

[35] ЦГИА г. Москвы, ф. 179, оп. 21, д. 3458, л. 1. Канцелярия Московской Городской Думы. Дело о 25-летнем юбилее пребывания в Москве и благотворительной деятельности великой княгини Елизаветы Федоровны. 1916 г.

[36] ЦГАОР СССР, ф. 826, оп. 1, д. 54, л. 296. В. Ф. Джунковский. Воспоминания.