1829 — 1897/1898

Григорий Антонович Захарьин – потомок старинного боярского рода, действительно был одним из лучших терапевтов Москвы второй половины 19-ого века. Окончив медицинский факультет первопрестольной, стажировался в клиниках Парижа и Берлина, а вернувшись в Москву, стал директором университетской терапевтической клиники. Он руководил ею 35 лет. На лекции профессора рвались не только студенты-медики, но и филологи, и историки, и юристы. И, конечно, врачи со всей России.

Что касается пациентов, то они были готовы платить любые деньги, лишь бы лечиться у доктора Захарьина. У богатых клиентов считалось престижным получить консультацию Григория Антоновича. Ему – капризному и требовательному, прощали не только причуды, но и не слишком вежливое обращение. Он мог, например, разбить не открывавшиеся годами окна в комнате больного, которому был нужен свежий воздух.

1861-1939

Среди портретов, написанных Валентином Серовым, есть чудесная картина, изображающая даму с собачкой. Неземной красоты женщина с высокой причёской спокойно смотрит вдаль. Это княгиня Юсупова. Серов не любил писать богачей, но отказать Зинаиде Николаевне не смог: «Если бы все богатые люди, княгиня, были похожи на вас, то не осталось бы места несправедливости», – сказал как-то художник.

Одна из самых богатых женщин России щедро делилась своим состоянием с теми, кто нуждался. А поделиться было чем! Юсуповым принадлежали сахарные, кирпичные, лесопильные заводы, фабрики, рудники. В одном только Петербурге у княгини было четыре дворца. А картинная галерея, принадлежащая семье, просто просилась в Эрмитаж. Зинаида Николаевна владела лучшими драгоценностями в мире, но носить их не любила, предпочитая простой и элегантный стиль.

1866 — 1919

Южная весна была в апогее. Екатеринодар наполнился ароматом цветущих вишен и абрикосов, солнце ярко светило на голубом, безмятежном небе. На берегу реки Кубани в высокой траве лежал паренёк, и заворожённо смотрел, как плывут высоко над ним, похожие на паутинки белые облака. Мальчику хотелось немедленно взяться за краски и нарисовать всё это, чтобы остановить мгновенье, и потом ещё долго любоваться и небом, и облаками, запечатлёнными на холсте.

Звали молодого человека Фёдор Коваленко. Красок у него, увы, не было. Рисовать он тоже не особенно умел, хотя и мечтал с детства стать художником. Но денег на его обучение отцу, простому крестьянину, взять было неоткуда. Лучшее, что он мог сделать для сына – устроить его рассыльным в бакалейную лавку. Фёдор и сейчас шёл исполнять одно из поручений приказчика, но как всегда залюбовался красивым пейзажем… Вздохнув, юноша поднялся, отряхнул с рубахи травинки, и зашагал дальше, размышляя о том, как всё-таки обидно, что он не стал художником.

1848—1914

Тёплым летним вечером прохожие на Рогожской улице останавливались возле ярко освященных окон дома с вывеской «Чайная», и с любопытством заглядывали внутрь. Вообще-то в любом другом месте мимо подобных заведений приличный человек постарался бы пройти побыстрее: обычная московская чайная девятнадцатого века, несмотря на своё вполне нейтральное название, практически не отличалась от трактира. Но здесь играла тихая музыка, люди за столиками спокойно беседовали, листали газеты и даже читали книги! По красивым фарфоровым чашкам разливали крепкий, душистый чай, и пили вприкуску с колотым сахаром и ароматной выпечкой.

Чайную «нового формата» открыл в Москве известный купец Павел Григорьевич Шелапутин. Уютное заведение с читальной комнатой, библиотекой и книжным магазином стало штаб-квартирой первого московского Общества трезвости. Сколько людей, заглянувших сюда однажды в надежде пропустить стаканчик-другой, попадали в неожиданную атмосферу, видели совсем иную жизнь, и постепенно бросали пить!

Осенний Петербург радовался последним погожим денькам. Казалось, весь город вышел на улицы, чтобы погреться под лучами солнца, пока оно не скрылось за облаками на долгую северную зиму. Особенно много народа собралось в недавно открывшемся саду на Университетской Набережной Васильевского острова. Здесь были и дети, которым новый сад сразу же полюбился как великолепная площадка для игр на свежем воздухе, и их родители, оценившие место для тихих прогулок и неторопливых бесед на скамейках под сенью клёнов и тополей. И каждый, кто заходил в этот сад, в душе искренне благодарил человека, подарившего городу этот тихий, уютный уголок: купца первой гильдии Степана Фёдоровича Соловьёва.

Сын богатейшего золотопромышленника из Нижнего Тагила, некогда переехавшего на жительство в столицу, он пошёл по стопам отца не только в бизнесе. Соловьёв-старший и в Сибири, и на Урале, и в Петербурге был широко известен, прежде всего, как неравнодушный к нуждам ближних. Он помогал бедным, опекал сирот. Когда северные районы Финляндии из-за неурожая постиг голод, направил туда сто рулей серебром. И своего сына Степана воспитал так, чтобы тот не проходил мимо чужой нужды.

1814-1899

Андрей Михайлович с детства отличался добротой, сердечностью, умением сострадать и сопереживать. Его отец вёл мясную торговлю, и Андрей с ранних лет ему помогал: ездил по сёлам и деревням, покупал скот и самостоятельно пригонял его на отцовские пастбища. В одной из таких поездок ярко проявились его душевные качества. По дороге за повозкой увязался барашек. Спутники Андрея обрадовались нежданной находке, и на первом же постоялом дворе зарезали барашка на ужин. Андрей от трапезы отказался. С кружкой воды и сухарём он сел отдельно ото всех. А в ответ на недоумённые взгляды попутчиков, промолвил: «Не по-христиански это. Барашек, может быть, принадлежал какой-нибудь бедной вдове, а вы отняли его…»

Для своей богадельни Андрей Михайлович построил целый комплекс кирпичных зданий. В одном из них разместился жилой корпус с уютными отдельными комнатами. В другом – столовая, где обитателей трижды в день кормили вкусными, сытными блюдами. В третьем – амбулатория, где можно было получить бесплатную медицинскую помощь.

Александру Фёдоровичу Нестерову, известному в уезде купцу и промышленнику, такой щедрый подарок было вполне по средствам. Чтобы гимназисты–пансионеры Ставропольской классической мужской гимназии не простужались ветреными, промозглыми зимами и не пропускали из-за этого учёбу, купец специально для них сшил на заказ сто первоклассных шерстяных пальто.

Сам Александр Федорович Нестеров в детстве в гимназию не посещал. Образование он получил домашнее, как было принято в старых купеческих семьях. Отец семейства занимался продуктовой торговлей. После его смерти успешный, прибыльный бизнес перешёл к Александру. А он научился не только приумножать капиталы, но и помогать людям, нуждающимся в поддержке и участии.

Первые шаги на ниве благотворительности Нестеров сделал в годы Крымской войны. Как истинный патриот, имеющий достаточные средства для деятельной помощи, он закупал оружие и обмундирование для российских солдат, помогал армии продовольствием. За это в тысяча восемьсот пятьдесят седьмом году Александр Фёдорович был удостоен особой памятной медали на Анненской ленте.

1783 — 1841

В начале Отечественной войны 1812 года императрица Елизавета Алексеевна создала Женское патриотическое общество. Дамы высшего света всеми силами старались принести пользу Отечеству если не на поле боя, то на ниве благотворительности. Одной из самых активных участниц этого общества была княгиня Татьяна Голицына.

Татьяна Васильевна – жена московского градоначальника Дмитрия Голицына говорила, что «быть полезной для других – единственное оправдание нашего земного существования». С лёгкой руки княгини благотворительность стала для первых дам России – особенно для жён губернаторов – признаком хорошего тона.

До того, как Голицын получил должность градоначальника супруги большей частью жили под Москвой в имении Рождествено. Матерью Дмитрия Владимировича была княгиня Наталья Петровна – прототип старой графини в пушкинской «Пиковой даме».

1814 г — 1884

В городе Нарва, где у Штиглица было две фабрики, он построил рабочий посёлок с жильём для семейных служащих, и с женскими и мужскими корпусами. На предприятиях работало много подростов, для них барон открыл школу. Позже заработала и школа для взрослых. В посёлке были церковь, больница, библиотека. И все фабричные штрафы употреблялись на пополнение её фондов. Неподалёку от Нарвы – в Ивангороде, у Александра Людвиговича имелось поместье. В нём барон возвёл храм Живоначальной Троицы.

Штиглицу многим обязан и сам Петербург. Не только железными дорогами по модным тогда направлениям. Например, Петергофской веткой, на которой находились дачи столичной знати. На деньги Штиглица был построен Балтийский вокзал. Его возвели по образцу парижского Восточного вокзала. Глазная клиника на Моховой улице – тоже детище Штиглица. Он содержал и детский приют, построенный ещё отцом.

1845 – 1924

В юности Георгий Александрович служил приказчиком у своего дальнего родственника, владевшего небольшим винокуренным производством. Сам хозяин плохо разбирался в бизнесе, и с радостью переложил все заботы на плечи молодого приказчика. А Георгий за несколько месяцев сумел превратить убыточное, находящееся буквально на грани банкротства предприятие, в преуспевающее и приносящее хорошую прибыль.

Открыв через несколько лет работы собственное дело, Георгий Новосильцев повёл его столь же успешно, и вскоре стал владельцем нескольких фабрик, в том числе и шоколадной, продукция которой пользовалась большим успехом не только в Курске, но и далеко за его пределами.

И жить бы Георгию Александровичу, в прямом и переносном смысле, «в шоколаде». Однако трезво мыслящий и рассудительный предприниматель «сладкой жизни» не искал, и не спешил сорить деньгами направо и налево. Вместо этого он приобрел имение в местечке под названием Лебяжье. Ничего особенного – небольшой покосившийся особнячок, запущенный сад, истощенные поля и нищие, едва не помирающие с голоду крестьяне…

1810 — 1871

Алексей Головинский, несмотря на то, что был весьма богат, известен, имел солидный статус в обществе и престижные должности в руководстве земства, как никто другой понимал, насколько нуждается в помощи простой народ. Ведь ещё совсем недавно он и сам был крепостным крестьянином. Трудолюбием, усердием и упованием на Бога он смог получить волю и стать самостоятельным и успешным человеком.

Записавшись в купеческое сословие, Головинский очень скоро скопил крупный капитал, которым распоряжался по принципу: «заработал рубль – полтинник отдай людям». Свойственных провинциальному купечеству гуляний «с цыганами» и тому подобных вещей он никогда не устраивал, хотя героем местных новостей становился нередко. «Купец Алексей Фёдорович Головинский изъявляет готовность установить за свой счет 300 фонарных столбов, на что пожертвовал одну тысячу рублей» – писали, к примеру, «Тверские губернские ведомости».

1840—1907

Как раз в это время под угрозой остановки оказалось строительство мужской гимназии в Красноярске: у земства не хватало средств. Гадалов внёс недостающую сумму – пятьдесят тысяч рублей, и взял на себя обязательства по дальнейшему содержанию учебного заведения. Ровно двадцать лет Иван Герасимович был попечителем Красноярской мужской гимназии, ежегодно выделяя на её нужды по тысяче рублей.

Иван Герасимович проявлял по-настоящему отеческую заботу к сиротам. Он был попечителем Канского приюта для детей осуждённых, который содержал на собственные деньги. Много жертвовал он и приютам в других городах Сибири. А когда в Красноярске из-за нехватки строительных материалов вдруг приостановилось строительство земского сиротского приюта, Гадалов незамедлительно купил и отправил на стройку полторы тысячи пудов извести.

В январе тысяча восемьсот девяносто шестого года в газете «Енисейск» появилась скромная заметка о том, что купец Иван Герасимович Гадалов в день коронации Их Императорских Величеств Николая Второго и Александры Фёдоровны, пожертвовал пятнадцать тысяч рублей Томскому приюту для слепых, и столько же – на прочие нужды города.

1873 - 1943

Поражают и суммы переводов. Например, сбор от одного из концертов — семь с половиной тысяч долларов, целиком ушёл голодающей творческой интеллигенции. В ответ на добрые дела композитору приходили письма, телеграммы и даже музыкальные произведения. В одном из них были такие слова: «Огнем горят сердца друзей: Виват! Рахманинов Сергей!»

Он не остался равнодушным и к своим соотечественникам за границей. Революция разбросала людей по всему свету и отовсюду Сергея Васильевича молили о помощи. Его родственница писала: «Просили больные, старые и немощные люди; просили молодые, чтобы иметь возможность получить образование; взывали о помощи общественные русские организации, заботящиеся о стариках, о сиротах, об инвалидах; просили помочь русские учебные заведения; нуждались в помощи церкви». Откликнуться на все призывы композитор, конечно, не мог. Но поддерживал он очень многих.

Потрясённый нападением фашистской Германии на Советский Союз Рахманинов стал давать концерты в пользу Красной Армии. На программках нью-йоркского концерта было написано, что весь сбор пойдёт советским солдатам. Это публичное выступление потрясло многих, ведь было известно, что Рахманинов — единственный официально запрещённый в СССР композитор. Поступок Сергея Васильевича растопил сердца негативно настроенных к его Родине людей, они начали собирать средства для России.

1837—1911

Короткий зимний день угасал. На занесённых снегом площадях Нижнего Новгорода зажглись фонари. Тёплыми, уютными огоньками светились окна домов. Улицы опустели, и только возле большого, в три этажа, каменного дома на Рождественке было как всегда оживлённо. Морозными вечерами, – впрочем, как и в любое другое время, – сюда со всего города стекались люди, которые по воле обстоятельств оказались без крыши над головой. Двери этого красивого, современного здания всегда были открыты перед городскими нищими и бездомными: здесь располагался ночлежный приют, построенный на средства богатого и известного нижегородского купца Николая Александровича Бугрова.

Этот бесплатный приют для неимущих стал одним из самых крупных в России конца девятнадцатого-начала двадцатого века. В нём могли одновременно разместиться более тысячи человек; каждому был гарантирован ночлег, тарелка горячих щей и стакан чаю с хлебом. Писателю Максиму Горькому в годы его юношеских скитаний не раз довелось побывать в ночлежном приюте Бугрова. Он вспоминал о том, что к оставшимся без крова беднякам там всегда относились с заботой и участием.

1860 — 1901

Жители Иркутска из уст в уста передавали новость о знаменитом богаче Сибирякове. Рассказывали, что вчера к нему пришла монахиня с просьбой пожертвовать немного на храм, а он, недолго думая, вынул из сейфа все деньги – сто сорок тысяч – да ещё, говорят, извинился: простите, мол, матушка, больше сейчас в наличности не имею!..

Иннокентий Михайлович Сибиряков, неслыханно щедрый поступок которого так изумил и восхитил горожан, был наследником золотых приисков, приносящих ему три тонны чистого золота в год.

Ему едва исполнилось четырнадцать, когда он стал полноправным владельцем этого в прямом смысле золотого бизнеса: в тысяча восемьсот семьдесят четвёртом году его отец скоропостижно скончался. Юноша в это время находился в Петербурге – учился в гимназии. Иннокентий не впал в радостную подростковую эйфорию от свалившихся миллионов и не стал закатывать весёлых студенческих пирушек. Молодой человек воспринял случившееся, как непостижимую волю Господа, и дал себе и Богу обещание употребить богатство во благо людей.

1831— 1907

Несть числа благотворителям Российской империи 19-ого столетия. Но совсем немного тех, кто занимая посты мэров, оставили по себе добрую память. Их дела служат примером того, как должно управлять городами. Именно таким человеком был градоначальник Одессы – Григорий Маразли.

Про него говорили: «Одесса у Маразли в крови». Истинная правда – Григорий Григорьевич родился в этом прекрасном городе. Его отец был коммерсантом, приехавшим из Греции и сколотившим состояние на поставках в Европу зерна. Как ни странно, Маразли-старший не хотел, чтобы сын пошёл по его стопам. Мальчика воспитывали настоящим аристократом. Григорий учился в лучшем лицее города. Отлично стрелял, фехтовал, рисовал и танцевал. Юношей прожил несколько лет в Париже. А вернувшись в Одессу поступил на государственную службу.

1665 — 1737

Добрых людей, которые остро переживают беды и страдания чужих людей, великое множество. Но не так уж много тех, кто готов прийти на помощь и поделиться с ближним не только советом, но и деньгами. Князь Дмитрий Голицын делился.

Дмитрий Михайлович Голицын – потомок одного из древних русских княжеских родов, начал службу барабанщиком в Семёновском полку, дослужился до генерал-поручика и перешёл на дипломатическую работу. Он служил послом в Париже, потом в Вене, а выйдя в отставку решил осесть там навсегда. В Вене Голицына любили, он слыл добрым человеком, а его дом всегда был открыт и для друзей, и для просителей. Последних хватало. Весь город знал о том, что русский дипломат помогает бедным, стоит только к нему обратиться. А ещё Голицына знали, как щедрого мецената. Он покровительствовал художникам, помогал им продавать свои произведения. Да и сам собрал великолепное собрание картин. В галерее Голицына висели полотна Тициана, Рембранта, РУбенса, Рафаэля, Пуссена.

1857—1919

«Не всё то золото, что блестит» – гласит старинная народная поговорка. Потомственный енисейский золотопромышленник Александр Алексеевич БалАндин знал об этом не понаслышке. Наследник огромных капиталов своего отца и деда – богатейших людей Сибири – он закончил физико-математический факультет Петербургского университета по специальности «геохимия», защитил диссертацию и получил учёную степень кандидата естественных наук.

Выбор образования был, разумеется, не случайным. Следуя семейной традиции, Александр стал заниматься добычей и производством золота, и полученные знания позволили ему вывести фамильный бизнес на принципиально новый, современный уровень. Многие его коллеги до сих пор определяли потенциальное месторождение драгоценного металла по старинке: характЕрному блеску почвы. Но Александр знал: сверкающий камешек может оказаться обычной слюдой, а скромный на вид, серый комочек глины способен таить в себе чистое золото.

1812 - 1870

Европа 19 века с уважением относилась к русским миллионерам. Они славились не только богатством, но и щедростью. Умели зарабатывать и любили тратить на благо общества. Демидовы были как раз теми миллионерами, которые оставили по себе добрую память и в России, и за её пределами.

Из поколения в поколение Демидовы производили оружие, строили заводы, добывали драгоценные камни, играли с царями в карты и считались первыми богачами Российской Империи. Даже сюжет повести «Бронзовая птица» был закручен на огромном алмазе «Санси», принадлежащем Павлу Демидову.

Его отец – Николай Никитович волею судьбы оказался во Флоренции, да так и остался там жить. Благотворительным делам «богатого русского» флорентийцы возносили хвалу: он построил приют для сирот и инвалидов, а также школу в квартале для бедных. Горожане даже назвали площадь в честь Николая. А его сын – Анатолий Демидов поставил на ней памятник отцу.

И вот, на очередной встрече с московским купечеством, городской голова Алексеев между разговорами, будто бы вскользь, заметил:

– Стариков у нас много беспомощных. А приглядеть-то за ними некому…

Николая Ивановича словно осенило. Ну конечно, и как он раньше об этом не подумал? Нужно строить богадельню!

Буквально на следующий день на стол градоначальника легло письмо от Боева, в котором он испрашивал дозволения начать строительство дома призрения для престарелых. Городская дума намерение одобрила и выделила участок на улице Стромынке, в Сокольниках.

Как искренне верующий христианин, Николай Боев начал строительство с закладки домового храма, который решено было освятить в честь святителя Николая Чудотворца. Он стал центром двухэтажного кирпичного здания, выстроенного в сложном и одновременно лаконичном сочетании древнерусского и византийского архитектурного стиля. Спустя несколько лет, во время одного из своих визитов в Москву, в этом храме служил Божественную Литургию святой праведный Иоанн Кронштадтский.

Богадельня вмещала около трёхсот человек. Рассчитана она была исключительно на неимущих, оставшихся без попечения и средств к существованию стариков.